Т.о., путешествие — объект многообразной рефлексии, с которым путешественник может поддерживать мыслительную связь всегда, в любой момент своей жизни — до, во время и после самого путешествия. В итоге, вся его жизнь, в определённой степени, может проецироваться на путешествие. Путешествия становятся опорными элементами биографии, из которых — вероятно, по законам подобия, близким к фрактальности — складывается его жизнь. Каждое из путешествий содержит в себе в виде модели всю жизнь путешественника в целом.
3. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ФАКТОР В ОСМЫСЛЕНИИ ФЕНОМЕНАВсё более заметные сегодня усилия русскоязычного интеллектуального сообщества по осмыслению феномена путешествия дают повод к размышлению о возможных различиях между культурами в плане их «лингвистического ресурса» для понимания этого феномена. Есть предположение, что русское слово с двумя корнями «путешествие» даёт больше возможностей для рефлексии по отношению к феномену путешествия, нежели, скажем, английские journey, travel, trip, французские voyage и tournée, немецкое Reise и т. д., — почему-то сплошь однокоренные.
Наличие одного корня в слове делает понятие (представление) синкретическим, нерасчленимым, бескомпонентным. В основных европейских языках понятие путешествия содержит в себе простой смысл, являющийся, в сущности, модификацией понятия «движение». В слове же «путешествие» два корня содержат разную, причём взаимно дополнительную семантику: «путь» как некая пространственная протяжённость, и «шествие» как действие, протяжённое во времени. Получается, что понятие путешествия, переданное русским словом, изначально содержит в себе, в виде полускрытых автономных смыслов, представление о наличии разных физических координат — пространственных и временных — которые и конструируют в своём сочетании феномен путешествия.
Кроме того, совершенно очевидно присутствие в русском «путешествии» некоего дополнительного латентного социально-эстетического измерения — полузаметных оттенков праздничности, торжественности, если не сакральности, которые связаны с семантическим полем слова «шествие».
Знаменательно, что ещё одно русское слово — «маршрут», пришедшее из устаревшей немецкой лексики (в современном немецком вместо Мarschroute используются слова Route и Reiseroute) — тоже двухкоренное, и является почти точной калькой-перевёртышем «путешествия»: Мarsch как действие, протяжённое во времени («шествие»), Route — «путь» как пространственная протяжённость. Два этих корня содержат в себе философско-математический смысл, дающий носителям русского языка возможность априорно быть чуть ближе к постижению феномена путешествия и параметров его осуществления, чем носители других языков — хотя бы неосознанно.
Ещё одно предположение заключается в том, что данная особенность русского слова «путешествие», как и закрепление в русском языке немецкого слова «маршрут» при исчезновении его в исходном немецком, связано с тем, что Россия — страна скорее сухопутная, нежели морская.
Даже чисто умозрительно ясно, что лексика атлантических держав, связанная с путешествиями, с меньшей вероятностью удержит в себе слово, связанное с «шествием», чем лексика стран «срединной земли». Путешествие морское имеет привязку к географическому пространству лишь при плавании вдоль берегов (отсюда прагматизм и устойчивость понятий «периплы», «каботаж» и т. п.). Плавание же от берега к берегу через открытое море (каковы, как правило, все плавания океанические), по сути, лишено пространства как различаемой и измеряемой данности, зато оно, соответственно, переполнено временем. В океане на пути корабля нет вех, по которым можно было отсчитывать, мысленно выстраивать путь. Во всяком случае, пространство такого путешествия лишено человекомерности, координатная сетка строится не на пропорциях относительно анатомии человеческого тела (локоть, фут, шаг и т. д.), а на подсчётах количества движения в его космических проекциях, по смещению небесных светил.
Кроме того, в этих лексико-семантических различиях мог сыграть роль и тот нюанс, что сухопутное европейское пространство, во-первых, достаточно тесное, повсеместно раздробленное невысокими горами, холмами и прочими неровностями (пресловутая «пересечённая местность»), в нём почти нет характерных для Азии, Африки или Америки величественности ландшафтов, избыточного простора и размаха, которые сам по себе примагничивают внимание путешественников, увлекая в путь. А во-вторых, в странах Европы в представлении о путешествиях должен был быть давно размыт оттенок познавательный. Европейское пространство уже со средних веков очень хорошо изучено, описано, известно в подробностях, т. е. стимул для отправления в путешествие здесь был просто давно ослаблен. Поэтому понятие о «путешествии» растеряло свою когнитивную и эвристическую (да и сакральную, вероятно, тоже) ценность, превратившись в преимущественно механическую и прагматическую характеристику движения.
4. ПУТЕШЕСТВИЕ КАК МЕНТАЛЬНАЯ МАТРИЦАУникальность феномена путешествия, по нашему предположению, заключается ещё и в том, что это, пожалуй, единственный вид человеческой деятельности, все хронологические стадии которого одинаково самоценны. Начало или середина пути по умолчанию не менее важны, чем финал. Конечной целью путешествия является всё путешествие в целом, а не только его кульминация или финал, или другие моменты маршрута.
То есть путешествие можно рассматривать как элементарную поведенческую модель для многих видов деятельности, как например игра, учеба, воспитание детей, секс, еда, творчество. Эти формы активности являются, по своим психологическим механизмам, производными от путешествия, его «разновидностями» или модусами. При этом они зачастую не подразумевают пространственного перемещения, и в трёх из четырёх физических измерений их маршрут свёрнут в точку. «Маршрут» этих модусов путешествия лежит не в физическом пространстве, базовыми пространствами являются для них пространства фазовые или семантические — пространство личностного роста, пространство эмоций и т. д.
Старт любого путешествия, подобно человеческому младенчеству и детству, отмечен эйфорическим избытком чувств и дефицитом информации; финиш, подобно старости — наоборот, перегружен накопленными знаниями и впечатлениями, но беден на эмоции, восприятие истощено. И совокупность промежуточных этапов путешествия может рассматриваться, в том числе, как параллельные процессы — постепенной утраты остроты восприятия и одновременно — последовательного накопления информации о мире. Аналогично, завершение путешествия, в классическом случае в той же точке, откуда оно было начато, соответствует смерти.
И именно поэтому любое путешествие является многогранно работающей метафорой человеческой жизни в целом, её действующей моделью, устойчивой ментальной матрицей (приблизительной иллюстрацией которой является латинская пословица «via est vita»).
«Путешественник», в таком случае, — почти полный синоним «человека». А исследовать путешествие — едва ли не так же сложно, как и изучать человеческую жизнь вообще, во всей
