Однако искреннему любопытству героя к Абхазии мешает бытовавший на соседней территории миф о её жителях, враждебно настроенных к чужакам. «Мoгeль наяву воображал вожделенный край. Одно его смущало — это сами абхазы»[107]. Последнему мифу ещё предстоит разрастаться и обогащаться, по закону заколдованного круга, за счёт подпитываемых им локальных конфликтов. Что в совокупности с другими историческими факторами и приведёт в конце концов к грузино-абхазской войне.
В завязке романа миф о злобных абхазах регулярно опровергается в глазах героя, он обнаруживает у них много общего с собой. «Больше всего Могеля удивило, когда он пошел по абхазской земле, что никаких особых перемен он не ощутил, как будто продолжал шагать по Мингрелии»[108]. Многовековая общекавказская традиция межкультурного взаимодействия, устойчивые механизмы мирного сосуществования регулярно выправляют ситуацию, грозящую бытовым столкновением, снимая наваждение мифологических образов. «Верхом на дровах сидели два мужика. Глаза у них так и зыркали, так и стреляли, зубы у них так и клацали — ясно было, что они абхазы. Тем не менее Могель встал и поклонился им, как положено в сельской местности. Мужики тоже привстали на дровах, приветствуя его»[109].
Поначалу герой преодолевает влияние негативного мифа об абхазах. В какой-то момент выясняется, что Могель знал о соседнем народе и нечто хорошее. «Настоящий абхазский старец!» — восторженно восклицает он, пообщавшись с местным мудрецом-долгожителем Баталом[110]. Влюбившись в абхазскую девушку, Могель добивается её любви и женится на ней. «Сегодня, когда в недавно опубликованном манифесте борьбы с сепаратистами даны четкие раскладки, какими надо быть и что надо делать грузинским патриотам, ибо, вдохновлённые Центром, абхазские сепаратисты перешли на открытое клацанье зубов, — он, Могель, вдруг ослеплён страстью к абхазке…»[111].
Однако личное счастье приходит в противоречие с этнополитической ситуацией. Трагический финал истории Могеля в романе связан с участием юноши в межнациональной конфронтации, стремительно превращавшейся в настоящую войну. «Ещё недавно не желавший идти на митинги неформалов, сейчас он не только стоял на самом агрессивном из всех митингов, на которых ему приходилось бывать, но и держал транспарант, гласивший, что сепаратистам нет места на земле Давида Возобновителя»[112]. Ввязывание в разрушительный для всех сторон конфликт приводит героя к личной катастрофе, паломничество-квест заканчивается неожиданным фиаско.
Последний раз читатель видит Могеля пытающимся сбежать из клокочущего Сухума на угнанном автомобиле. По сути, это попытка возвращения из путешествия задолго до достижения его цели, слом его целостного сюжета. Дальнейшая судьба героя кратко и эвфемистически описывается словами абхазского поэта: «На рассвете кто-то, увидев кровь, принял её за зарю»[113]. Возможно, такой концовкой автор как бы наказывает путешественника за малодушие: переехав в новую страну, ты должен был найти в себе силы её полюбить, при всех разногласиях с её жителями, и до последнего искать с ними общий язык, стараясь решать межнациональный конфликт мирно, а не разжигать его.
Как отмечено нами в докладе на Х Конгрессе этнографов и антропологов России[114], индивидуальная смерть является максимально выраженной формой «завершения путешествия». В романе «Золотое колесо» смерть центрального персонажа совпадает к тому же ещё и с началом войны, т. е. с символической смертью мира, общества, эпохи.
Территория и ландшафт как палимпсест
Макс Волошин, Даур Зантария: геопоэты в «свёрнутом» путешествии[115]
Аннотация. В докладе вводится, как точный термин, понятие «геопоэт». Раскрываются функции геопоэта как первооткрывателя или переоткрывателя (описателя или переописателя) ландшафта и территории. Противопоставляются основные типы геопоэтов — «кочевой» (путешественник, первооткрыватель, описатель) и «оседлый» («переоткрыватель», переописатель). Рассматриваются два ярких исторических примера геопоэтов на российском, советском, постсоветском пространстве. Обобщается представление о «классических» и «свёрнутых» формах путешествий и их значении в человеческой жизни.
Ключевые слова: базовое пространство путешествия, геопоэт, геопоэтика, маршрут, переоткрыватель, переописатель, пространство, путешественник, путешествие, «свёрнутые» путешествия.
Так телом я ленив и так душа легка!
Куда спешит душа из оболочки грубой?
А если всё — обман, зачем тогда тоска,
И что это за речь невольно шепчут губы?..
Даур ЗантарияВСТУПЛЕНИЕКак и недавний исторический перевал fin de siècle, так и, тем более, всё ещё длящийся ощутимо водораздел двух тысячелетий часто символически привязывают к какому-нибудь характерному катаклизму планетарной значимости — наподобие, скажем, падения Берлинской стены[116] или авиаатаки на Башни-Близнецы. В нашем же представлении, отсчёт следует вести от событий более существенных, пусть и менее заметных широкой публике: моментов, связанных с качественным цивилизационным сдвигом, новым рубежом в развитии самопознания человечества. Таким эпохальным поворотом глобальной мысли видится состоявшаяся ровно в 2000 году в Санкт-Петербурге теоретико-биологическая школа «Междисциплинарно-культурологический и теоретико-географический аспект путешествий» в рамках семинара по биогерменевтике «Мир путешествий. Мастерство путешествий» под кураторством Сергея Чебанова[117]. На наш взгляд, XXI век начался с этой первой в истории мировой науки, и сразу успешной, попытки заложения Теории путешествий. Почему эта теория, находящаяся сейчас в стадии становления, так важна для человечества, мы попробуем показать ниже.
1. РАСШИРЕНИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ О ПРОСТРАНСТВЕННОСТИ ПУТЕШЕСТВИЯПервый, в рамках диалога о путешествии, выход наблюдателя за рамки физического ландшафта, «географического пространства» в пространство человеческой личности был совершён более 40 лет назад. Об этом свидетельствует знаменитая диаграмма «Оптимальная временнáя структура путешествия» из статьи Бориса Родомана «Искусство путешествия»[118] (см. рис. 1).
«Высота кривой соответствует силе впечатлений, ощущений, эмоций, вызванных прежде всего окружающей средой. Форма кривой получена методом „качественной математики“ не на основе измерений, а из рассуждений о том, в какой момент времени приток впечатлений должен быть сильнее, а когда слабее… Показанная на чертеже структура отдалённо напоминает циклическую сонатную форму в музыке и сонет в стихосложении. Хорошее путешествие исполняется как симфония!», — пишет автор. Итак, вертикальное измерение на диаграмме Родомана добавляет в поле научного исследования путешествия эмоциональную составляющую этого сложного процесса. При этом оказывается, что новая координата — это характеристика состояния не только человека. Она набрасывается автором и на всё окружающее путешественника пространство. «В ландшафтном континууме есть свои разрежённости и сгустки впечатлений, впадины и вершины ощущений, гребни волн, которые надо подчеркнуть, заострить», — утверждает учёный. Свойства и процессы человеческого восприятия не просто проецируются на ландшафт, что вполне представимо в классических научных текстах, — они с ним смешиваются, сращиваются.
Рис. 1
Следующий радикальный шаг — даже, без преувеличения, революционный прорыв в осмыслении феномена путешествий как особого вида движения человека — совершён Владимиром Каганским, которому и принадлежат инициатива проведения и ключевые тезисы вышеупомянутой теоретико-биологической школы в Санкт-Петербурге.
