Эйлин тоже улыбалась.
— Это очень симпатичная сцена, — сказала она.
— Я не много видел иностранных фильмов, — пожал плечами Клинг. — Я имею в виду, те, что с субтитрами.
— Этот был с субтитрами, — сказала Эйлин. — Но он очень красивый.
— Сцена, похоже, действительно классная, — сказал Клинг.
— «Le Diable au Corps», вот как назывался.
Клинг посмотрел на нее с недоумением.
— Название фильма, — пояснила она. — Означает: «Дьявол во плоти».
— Хорошее название, — сказал Клинг.
— Да, — сказала Эйлин.
— «Пуйи Фюме», — объявил официант и вытащил пробку. Он обтер горлышко бутылки полотенцем, затем налил немного вина в бокал Клинга. Клинг посмотрел на Эйлин, поднял бокал, поднес его к губам, отпил вина, приподнял брови и сказал:
— У этого вина привкус пробки.
Эйлин засмеялась.
— Пробки? — сказал официант.
— Я шучу, — сказал Клинг. — Отличное вино.
— Потому что на самом деле, если…
— Да нет, все в порядке, правда.
Эйлин продолжала смеяться. Официант нахмурился. Он налил вино в бокал Эйлин, потом наполнил бокал Клинга. И хмуро отошел от стола.
Эйлин и Клинг подняли бокалы.
— За золотые дни и фиолетовые ночи! — сказала Эйлин и чокнулась с ним бокалом.
— Твое здоровье, — сказал он.
— Мой дядя Мэтт всегда так говорил. Пил, как рыба. — Эйлин поднесла бокал к губам. — Смешно было бы, если б вино на самом деле пахло пробкой, да? — Она пригубила вино.
— А пахнет? — спросил Клинг.
— Нет, нет, очень хорошее. Попробуй. По-настоящему на этот раз.
Он отпил.
— Ну что? Вкусно?
— Да.
— Все-таки, наверное, это была Мишлин Прель, — сказала Эйлин. — Актриса в том фильме.
Несколько секунд они сидели молча. На реке загудел буксир.
— Расскажи, — сказала она, — над чем ты сейчас работаешь?
— Убийство, совершено в субботу поздно вечером.
— И в чем там дело?
— Пока непонятно, — сказал Клинг.
— Потому и интересно, — сказала Эйлин.
— Наверное.
— То, с чем работаю я, редко бывает загадочным. Я всегда служу приманкой для какого-нибудь извращенца.
— Не хотел бы я оказаться на твоем месте, — сказал Клинг.
— Иногда действительно бывает страшно.
— Надо думать.
— С другой стороны, никто ведь не заставлял меня идти в полицию, верно?
— А как вышло, что ты пошла работать в полицию?
— Из-за дяди Мэтта. Любителя золотых дней и фиолетовых ночей. Он был копом. Я любила его до смерти, поэтому решила, что тоже стану копом. Дядя работал в старом сто десятом участке в Риверхэд. Пока его не убили однажды ночью в баре. Он даже не был на дежурстве. Просто сидел там и пил свой бурбон, когда ворвался какой-то парень с обрезом в руках и с красным клетчатым платком на лице. Дядя Мэтт выхватил служебный револьвер, и парень его застрелил. — Эйлин помолчала. — Парень разбогател на пятьдесят два доллара и тридцать шесть центов, которые взял из кассы. Его так и не поймали. Я все надеюсь, что однажды наши с ним пути пересекутся. Обрез и красный клетчатый платок. Пристрелю суку.
Она закрыла глаза.
— А ты как попал в полицию? Зачем ввязался?
— Показалось, что это хорошее дело, правильное, — сказал Клинг, пожав плечами.
— А сейчас? Оно все еще кажется тебе правильным делом?
— Пожалуй, да. — Клинг снова пожал плечами. — Получаешь своего рода… хотя и выматывает, ты же знаешь.
— Да, — кивнула она.
— Все, с чем сталкиваешься… — сказал он и замолчал.
Они отпили еще вина.
— Над чем ты сейчас работаешь? — спросил Клинг.
— В четверг начну работать, — сказала она. — Ночью.
— И что это?
— Какой-то гад насилует медсестер в парке у больницы Уорт-Мемориал. Когда они идут к метро через парк. Знаешь этот парк? В китайском квартале?
— Да.
— Насильник нападает на тех, кто возвращается после вечерней смены, которая с четырех до полуночи. В течение последних трех месяцев всегда выбирает безлунную ночь.
— То есть в четверг ночью луны, я так понимаю, не будет.
— Да, «Никакой луны». Правда, классная песня?
— Какая песня?
— «Никакой луны».
— Я ее не знаю, — сказал Клинг. — Извини.
— Это не назовешь сценой «Ой, мы оба любим одно и то же», да?
— Я не знаю, что это за сцена, — сказал Клинг.
— Такие всегда бывают в фильмах. «Какой у тебя любимый цвет? Желтый. У меня тоже! А любимый цветок? Герань. И у меня! Вот это да, мы оба любим одно и то же!» — Эйлин снова рассмеялась.
— По крайней мере нам обоим нравится вино, — сказал Клинг и улыбнулся. — Ты оденешься медсестрой?
— Конечно. Думаешь, это сексуально?
— Что?
— Медсестры. Их форма, я имею в виду.
— Никогда не задумывался.
— Знаешь, многие мужчины неравнодушны к медсестрам. Наверное, им кажется, что медсестры всякое повидали. Парни лежат голыми на операционных столах и все такое. Они полагают, медсестры — опытные.
— М-м, — протянул Клинг.
— Один мужчина как-то сказал мне — я с этим мужчиной встречалась, он был редактором небольшого издательства, — он сказал мне, что, если поставить слово «медсестра» в названии книги, можно печатать миллион экземпляров, и все раскупят.
— Что, правда?
— Так он мне сказал.
— Полагаю, он знает.
— Но тебя медсестры не заводят, да?
— Я этого не говорил.
— Как-нибудь покажусь тебе в своем медсестринском наряде, — сказала Эйлин.
Она посмотрела ему в глаза. Клинг промолчал.
— Белый цвет, наверное, тоже играет какую-то роль, — сказала Эйлин. — Тот факт, что форма медсестер белая, как платье невесты. Как ты думаешь?
— Возможно, — сказал Клинг.
— Противоречивый образ, скажи? Опытная девственница. Не то, что много невест сегодня девственницы, — сказала она, пожимая плечами. — В наши дни никто такого и не ожидает, верно? Мужчины, я имею в виду. То, что невеста будет девственницей?
— Наверное, нет, — сказал Клинг.
— Ты ведь не был женат? — спросила она.
— Был, — сказал он.
— Я и не знала.
— Да, — сказал он.
— И что случилось?
Клинг замялся.
— Я недавно развелся.
— Мне очень жаль, — сказала Эйлин.
— Ничего, — сказал он и поднял бокал, избегая ее пристального взгляда. — А ты?
— Все еще жду мистера Правильного. У меня есть такая фантазия… ну, мне не стоит тебе рассказывать…
— Нет, продолжай, — сказал он, поднимая глаза.
— Ну… это, конечно очень глупо… — начала Эйлин, и он мог поклясться, что она покраснела. Хотя, возможно, это был просто красный отблеск огня от рубинового подсвечника. — Иногда я воображаю, что одному из этих насильников… ну, удастся… понимаешь? Я не успею вовремя выхватить револьвер, и он сделает все, что захочет, — и вдруг окажется моим принцем! Я в него безумно влюблюсь, и мы будем жить долго и счастливо. Только умоляю, не говори об этом Бетти Фриден или Глории Стейнем. Меня выгонят из общества феминисток.
— Обычная фантазия об изнасиловании, — сказал Клинг.
— Ну, только я-то, случается, имею дело с реальными изнасилованиями, — сказала Эйлин. — И знаю, что это не забава и не игра.
— Угу, — сказал Клинг.
— Тогда почему у меня такие фантазии? Я ведь много раз была на волоске…
— Может, именно поэтому. Фантазия делает все не таким пугающим. Твою работу, я имею в виду.
— У нас с тобой сейчас, кажется, была сцена «Я не знаю, почему тебе это рассказываю».
— Да, наверное, — сказал он и улыбнулся.
— Кто-нибудь должен написать книгу про все эти киношные клише, — сказала она. — Больше всего мне нравятся сцены, где убийца наставляет на своего преследователя пистолет, говорит что-то вроде: «Теперь я тебе все расскажу, потому что через три секунды ты
