— Это Берт, — сказал он.
— Привет, — сказала она. Тот же заплаканный голос.
— Берт Клинг, — сказал он.
— Я поняла.
— Извини меня. Я не хотел на тебя кричать.
— Ничего, — сказала она.
— Мне правда очень жаль, что так вышло.
— Ничего, — повторила она.
Они помолчали.
— Ну… как ты? — наконец спросил он.
— Нормально вроде, — сказала она.
Еще помолчали.
— У тебя дома холодно? — спросила она.
— Нет, тепло и уютно.
— А я тут мерзну, — сказала она. — Завтра первым делом позвоню в управление омбудсмена. Отопление ведь не должны отключать так рано, да?
— По-моему, отключают в одиннадцать.
— А уже одиннадцать?
— Уже почти полночь.
— Еще один день, еще один зря потраченный доллар, — сказала Эйлин и вздохнула. — В любом случае они ведь не должны отключать его полностью?
— До семнадцати градусов, кажется.
— А радиаторы у меня ледяные. Я лежу под четырьмя одеялами.
— Тебе нужно купить одеяло с электроподогревом, — сказал Клинг.
— Я их боюсь. Вдруг загорится или еще что-нибудь…
— Нет, нет, они очень безопасные.
— А у тебя есть электрическое одеяло?
— Нет. Но мне говорили, что они очень безопасны.
— Или стукнет током, — сказала она.
— Ну… — сказал он. — Я просто хотел убедиться, что ты в порядке. Я прошу прощения, что…
— Я тоже. — Она помолчала. — Мы разговариваем как в сцене «Ты меня извини — нет, ты меня извини», да?
— Наверное.
— Да, как в той сцене, — сказала она.
Снова тишина.
— Ну, — сказал он, — поздно уже, не хочу тебя задерживать…
— Нет, погоди, — сказала она.
Опять тишина.
— Ну… поздно уже, не хочу…
— Нет, погоди… Поговори со мной.
Несколько часов Браун штудировал цены в договорах о покупке недвижимости, пересчитывал французские франки, испанские песеты, португальские эскудо и британские фунты в доллары США и пришел к выводу, что наличные сделки Эдельмана за прошедшие пять лет составили сумму в четыре миллиона долларов. Однако банковские переводы, покупки и продажи, подтвержденные чеками и последующими вкладами, за тот же период времени составили около одного миллиона двухсот семидесяти пяти тысяч. Получалось, что почти три миллиона долларов пришли неизвестно откуда — и не указаны в налоговых декларациях.
Частые поездки в Цюрих — пять только в прошлом году — вдруг обрели смысл, тем более что единственными расходами, связанными с ними, были еда и проживание в гостиницах. Эдельман, судя по всему, ездил туда не по делам своей торговли, во всяком случае, не по делам своей торговли драгоценными камнями. Тогда зачем он туда ездил? И почему за этими поездками неизменно следовали другие, в различные города Европы? Его маршруты, основываясь на чеках из каждого города, похоже, всегда были одними и теми же: Амстердам, Цюрих, Париж, Лондон, иногда Лиссабон. Браун предположил, что поездки Эдельмана в Цюрих были вызваны не столько желанием посетить Альпы, сколько необходимостью посетить свои банковские вклады.
Выяснить, есть ли у него счет в швейцарском банке, представлялось почти невозможным; швейцарские банкиры делились информацией так же неохотно, как проститутки своими клиентами. Может быть, миссис Эдельман что-то знала о целях поездок мужа и о его недвижимости (оформленной только на его имя, как заметил Браун) в пяти зарубежных странах? Возможно, она знает, почему Цюрих непременно входил в программу всех его путешествий? Или, может быть, понимая, что это выглядит как уклонение от уплаты налогов, станет уверять, что ничего не знала о деятельности мужа? Впрочем, возможно, она и правда ничего не знала.
В любом случае вырисовывалось уклонение от уплаты налогов. Они имели дело с процветающим торговцем, который отчитывался о покупке и продаже камушков, вычитал деловые расходы из своих небольших прибылей, а затем честно платил налоги. В то же самое время парень тратил крупные суммы наличных на покупку драгоценных камней за рубежом, продавал эти камни за наличные здесь, в Соединенных Штатах — не сообщая властям о сделке, — а потом со своих огромных барышей покупал не только новые камни для последующей перепродажи, но также и недвижимость.
Не надо быть финансовым гением, чтобы понять: на сегодняшнем рынке недвижимости, когда ипотечные процентные ставки и здесь, и за рубежом достигли астрономических цифр, любой продавец примет покупателя за наличные с распростертыми объятиями. Эдельман скупал недвижимость, как пьяный араб; его настоящий бизнес приносил ему миллионы долларов, из которых ни об одном центе он не сообщал дяде Сэму.
Браун потянулся к телефону на столе и набрал домашний номер Клинга.
Линия была занята.
Она попросила его не класть трубку, она попросила его поговорить с ней, и теперь он не мог придумать, что сказать. Тишина затягивалась. С улицы донесся характерный вой машины службы спасения, и он задумался о том, что за бедняга прыгнул с моста или свалился под поезд метро на этот раз.
— Тебе когда-нибудь было страшно? — спросила она.
— Да, — сказал он.
— Я имею в виду, на работе.
— Да.
— Мне сейчас страшно, — сказала она.
— Из-за чего?
— Из-за завтрашнего вечера.
— То дело с медсестрами?
— Да.
— Ну, ты просто не…
— Понимаешь, я всегда немножко боюсь, но не так, как в этот раз. — Эйлин помолчала. — Он выколол глаза одной из них. Одной из медсестер, которых изнасиловал.
— О господи, — сказал Клинг.
— Да.
— Будь осторожнее.
— Да, я всегда осторожна, — сказала она.
— Кто будет тебя прикрывать?
— Двое. На этот раз мне дали двоих.
— Вот и хорошо.
— Абрахамс и Маккенн. Ты их знаешь?
— Нет.
— Они из участка китайского квартала.
— Нет, я их не знаю.
— Вроде неплохие ребята, но… Прикрытие ведь не может держаться слишком близко, чтобы не отпугнуть того, кого ловим.
— Они придут на помощь, если что.
— Наверное.
— Конечно, придут.
— Много ли надо времени, чтобы выколоть глаза? — спросила она.
— Не нужно об этом беспокоиться. Беспокойство тебе не поможет. Просто все время держи руку на револьвере, вот и все.
— Да, он будет в моей сумке.
— Там, где ты его обычно носишь.
— В сумочке обычно и ношу.
— Ты все время должна чувствовать его в руке. И держи палец внутри спусковой скобы.
— Да, я всегда так делаю.
— Не помешал бы и запасной.
— Запасной мне некуда положить.
— Привяжи к лодыжке. Надень брюки. Медсестрам разрешается носить брюки?
— Да, конечно. Но они хотят видеть ноги. Я буду в форме, знаешь, типа платья? Белая такая форма.
— Кто — они? Руководство? Это они велели тебе надеть платье?
— Прости, что?..
— Ты сказала, они хотят видеть ноги…
— А! Нет, я имела в виду психов. Они любят видеть ножки, попку. Нужно потрясти сиськами, чтобы выманить их из кустов.
— А, ясно, — сказал Клинг.
— Я буду в белом халате, в маленькой белой шапочке, белых колготках и большом черном плаще. Я сегодня уже все примеряла. Одежда в больнице, переоденусь, когда приду туда завтра вечером.
— Во сколько это будет?
— Когда приду в больницу или когда выйду?
— И то, и другое.
— Прийти я должна в одиннадцать. А в парк выйду чуть позже полуночи.
— Ну, будь осторожна.
— Буду.
Они немного помолчали.
— Может, я суну его в лифчик или еще куда. Запасной пистолет.
— Да, найди какой-нибудь маленький пистолет…
— Типа «дерринджера»?
— Нет, этот не поможет. Я говорю о чем-то вроде «браунинга» или «бернаделли», знаешь?
— Да, — сказала она. — Суну в лифчик.
— На всякий случай.
— Да.
— Ты легко найдешь такой где-нибудь в
