Девушка печально смотрела на суету своих теток и бабушек, готовившихся к ее свадьбе. Все они, как истые жительницы Анимы, пребывали в радостном возбуждении. Офелия уже представляла себе праздничное убранство зала: белые скатерти будут вздыматься, как одеяния призраков; рабочие повесят хрустальные люстры, принесут музыкальные инструменты, расставят сотни золотых канделябров. Беренильда не жалела денег, твердо решив устроить племяннику свадьбу, достойную придворной знати.
Тяжело вздохнув, Офелия отважилась наконец развернуть письмо. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять свою ошибку: оно было написано не Торном.
«Мадемуазель вице-рассказчица,
с сожалением констатирую, что Вы не приняли всерьез мое первое предупреждение. Поэтому мне приходится выставить Вам следующий ультиматум: разорвите свою помолвку и больше никогда не появляйтесь при Дворе. Даю Вам время до 1 августа, чтобы принять все необходимые меры, иначе г-н интендант окажется вдовцом, не успев жениться.
БОГУ НЕУГОДЕН ЭТОТ СОЮЗ!»
Девушка набрала в грудь побольше воздуха, стараясь унять сумасшедшее сердцебиение. На этот раз она действительно испугалась.
Флюгер
Офелия торопливо взбежала по лестнице водолечебницы.
– Кто доставил сюда это письмо?
– Простой рассыльный, – заверил ее портье.
– И он не сказал, откуда оно?
– Нет, мадемуазель.
Офелия сунула письмо в перчатку и помчалась в отель. Ей нужно было поговорить с Беренильдой, и только с Беренильдой, – та всё поймет.
В спешке девушка расшибла нос и коленку о стекло вертящейся двери главного холла. Она торопливо прошла мимо витрин и окошек всяческих учреждений: кроме гостиничной стойки, в холле располагались конторы городской администрации и электростанции, почтовое отделение, телефонный коммутатор, газетный киоск и, конечно, магазинчики, торгующие всякой мишурой. Здесь постоянно толпились люди, и все они удивленно воззрились на Офелию: она была так взбудоражена, что забыла переодеться и прибежала сюда, как была, в купальнике.
– Прелестно, прелестно, прелестно! – раздался рядом чей-то хриплый голос. – Я гляжу, вы не так уж осторожны, какой кажетесь, голубка моя.
Офелия вздрогнула и, еще не увидев Кунигунду, с отвращением вдохнула ядовитый запах ее духов. Иллюзионистка вписывала свое имя в журнал регистрации на гостиничной стойке. Несмотря на пестрый макияж и всегдашнее покрывало с позолоченными подвесками, выглядела она довольно скверно.
– Что вы делаете на Опаловом побережье? – воинственно спросила Офелия; она уже была неспособна говорить более учтиво.
– Профессиональное заболевание, – вздохнула Кунигунда, возвращая журнал портье. – Я слишком долго занималась иллюзиями, а их последствия плохо действуют на организм. Некоторые мои знакомые утверждают, что ездят сюда лечить ревматизм. Но на самом деле все они проходят здесь курс дезинтоксикации, подальше от нескромных глаз.
Офелия мысленно согласилась с ней: если не считать Беренильду и сестер Арчибальда, те немногие аристократы, которых она здесь встретила, действительно выглядели неважно.
– А при Дворе только и разговоров, что о знаменательной сцене между вами и нашим монсеньором, – продолжала Кунигунда заговорщицким шепотом. – Похоже, вы ему приглянулись, голубка моя. Так что, когда вернетесь, будьте готовы к адским мукам.
Услышав эти слова, Офелия почувствовала, что письмо жжет ей руки. Она была готова спросить у Кунигунды, не она ли его написала, но ей помешал страшный грохот – один из носильщиков переусердствовал, схватив большой ковровый саквояж иллюзионистки и не заметив, что он не закрыт. Из него высыпалась на пол целая куча голубых песочных часов.
– Растяпа! – прошипела Кунигунда, опасливо озираясь. – Немедленно соберите все это! И не вздумайте прикарманить хоть одни из них!
Носильщик без конца извинялся, торопливо собирая часы и засовывая их в саквояж. Офелия не знала, чему больше дивиться – тому ли, что Кунигунда так всполошилась, или тому, что она оказалась владелицей всех этих часов. Для особы, решившей отдохнуть от иллюзий, это было по меньшей мере странно.
– Я понимаю, голубка моя, что подобная… э-э-э… коллекция может показаться вам несколько… э-э-э… сомнительной, но, уверяю вас, она имеет чисто профессиональное назначение. Голубые часы милой мадам Хильдегард составляют сильную конкуренцию моим иллюзиям. Вот я и решила, так сказать, ознакомиться с их действием. Ну, скоро вы их соберете? – нетерпеливо прикрикнула она на носильщика. И тут же ласково заворковала, обращаясь к Офелии: – Ах, голубка моя, в моих «Иллюзионах» дела идут из рук вон плохо. Какой-то критик обвинил меня в том, что тамошние иллюзии – низкопробный товар, представляете?
Офелия не понимала, почему Кунигунда так разоткровенничалась. С тех пор как девушка отвергла ее предложение в Парадизе, та неизменно обращалась с ней как со злейшим врагом.
– Я всё собрал, мадам, – объявил носильщик, на сей раз надежно закрывший саквояж. – Извольте следовать за мной, мадам, я провожу вас в номер.
– Умоляю, никому ни слова! – шепнула Кунигунда Офелии, многозначительно подмигивая. – Не то люди вообразят, будто я опустилась до того, что пользуюсь иллюзиями самой главной своей конкурентки.
Офелия кивнула. По правде говоря, она была слишком озабочена собственными проблемами, чтобы интересоваться чужими. И, однако, невольно пожалела Кунигунду, глядя, как та тяжело взбирается по лестнице отеля под перезвон своих золоченых подвесок.
– Извините, я ищу госпожу Беренильду, – сказала девушка, вновь повернувшись к гостиничной стойке.
– Очень кстати, мадемуазель! – воскликнул портье. – Госпожа Беренильда только что спрашивала о вас. Она сейчас прогуливается с вашей сестрой, но обещала скоро вернуться и просила вас подождать ее здесь.
Офелия присела на один из довольно неудобных диванчиков тут же, в холле. Она гадала, с чего бы Беренильде так срочно понадобилось с ней переговорить. Увидев забытую кем-то газету, девушка начала ее просматривать. Это было всего лишь местное издание, далеко не такое престижное, как «Nibelungen», но Офелия надеялась хоть таким способом унять свое нетерпеливое беспокойство.
Однако миг спустя она изумленно раскрыла глаза, увидев между двумя светскими сплетнями фотографию Торна. Броский заголовок гласил:
«Книга монсеньора Фарука скоро перестанет быть тайной для этого человекаГосподин интендант, в настоящее время осуществляющий инспекционную поездку по нашим провинциям, всегда был скуп на комментарии. Однако вчера он, в порядке исключения, высказался весьма охотно и откровенно, отвечая на наши вопросы о событиях при Дворе. Правда, господин интендант избегал некоторых щекотливых тем, касающихся, например, съезда Семейных Штатов, который состоится 1 августа, или прискорбных событий, затронувших клан Миражей; зато он не стал делать тайны из той ключевой роли, которую надеется вскоре играть при монсеньоре Фаруке. Общеизвестно, что наш монсеньор придает огромное значение Книге – уникальному, единственному в своем роде манускрипту, не расшифрованному и по сей день. Возможно, старейшие из наших читателей вспомнят о предыдущих попытках перевода этого загадочного документа, попытках, которые, однако, закончились провалом. „Я преуспею там, где другие потерпели фиаско“, – весьма самонадеянно заявил нам господин Торн. Его бракосочетание с жительницей Анимы, назначенное на 3 августа,
