– Подождите, – пробормотала Офелия, вынимая часы из кармана пальто. – Прежде чем вы уедете, я хочу их вам вернуть. Вам они нужнее, чем мне, и в любом случае я не буду их читать. Я решила доверять вам – вам, а не вашим часам.
Разумеется, эти слова произвели бы больший эффект, если бы голос Офелии не замер на последних словах. Она увидела, что секундная стрелка не движется.
– Я… не понимаю… – пролепетала она, глядя, как Торн с каменным лицом берет у нее с ладони часы. – Я только сегодня утром завела их… Наверное, в них попала песчинка.
Офелия чувствовала себя полной идиоткой. Она хотела его задобрить, а в результате разозлила окончательно.
– Мой крестный может починить любую вещь, – неловко сказала она. – Позвольте мне оставить их ненадолго у себя.
Торн наклонился к ней с высоты своего роста, но не для того, чтобы вернуть часы. Вместо этого он прижался губами к ее губам.
Офелия широко открыла глаза, у нее прервалось дыхание. Поцелуй был такой неожиданный, что она остолбенела. Думать она не могла, зато с особенной остротой почувствовала все, что происходит вокруг: дождь стучал по камням, ветер раздувал ее платье, очки вдавились ей в переносицу, мокрые волосы Торна касались ее лба, и его губы неловко прижимались к ее рту. Внезапно осознав, что с ней происходит, она почувствовала сильнейшее головокружение.
Ее охватила паника, и рука сама взлетела вверх.
Впервые в жизни Офелия дала мужчине пощечину, и хотя ее движение было скорее инстинктивным, чем агрессивным, собственная реакция ее потрясла. Однако Торна, похоже, это не слишком смутило. Он быстро выпрямился, задумчиво потирая щеку и глядя в сторону, как будто заранее приготовился к такому повороту.
– Послушайте, – пробормотала Офелия, нарушая напряженное молчание. – Я не хотела… Вам не следовало…
– У меня оставались сомнения, – перебил ее Торн, по-прежнему глядя в сторону. – Вы развеяли их.
Шарф Офелии пришел в страшное волнение, его невозможно было унять. Что, если она действительно повела себя нелепо? В полном замешательстве девушка смотрела, как большое тело Торна сложилось при наклоне почти пополам, чтобы пройти в дверь караульной будки.
– До свадьбы я позабочусь о вашей безопасности, – пообещал он во второй раз, по-прежнему не глядя в ее сторону. – Потом возвращайтесь к своей семье. А посмешищем я стать не боюсь.
С этими словами Торн закрыл за собой дверь. Лязгнул замок. С горящими ушами, сквозь побагровевшие стекла очков Офелия неотрывно смотрела на полустертые буквы, вырезанные на старой деревянной табличке: «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА», словно ожидая, что Торн вот-вот вернется как ни в чем не бывало и отдаст ей часы, как она ему предложила. Ее раздумья прервали истерические крики Агаты:
– А-а-а, сестренка! Вернись не-мед-лен-но!
Выйдя из-под навеса, Офелия быстро поняла, что же произошло. Сестра, возбужденно жестикулируя, указывала ей куда-то вниз, и это выглядело очень странно при ее боязни высоты. Вдобавок пушки на стене дали еще один залп. Офелия наклонилась над парапетом. Ливень прекратился так же внезапно, как и начался; солнце пробилось сквозь облака, освещая солончаки Опалового побережья. На улицах царила необычная суматоха, и Офелия сначала подумала, что дикий зверь все-таки прорвался в город.
Но, подняв глаза к горизонту, девушка побледнела: над морем, среди несущихся облаков, парило гигантское, хаотичное переплетение башенок, лестниц, витражных окон и дымовых труб. Канониры возвестили не о нападении зверя; это было пришествие Небограда.
– Госпожа Владислава, вы здесь, со мной? – позвала Офелия.
– Да, мадемуазель, – донесся издалека голос с характерным металлическим тембром.
Офелии почудилось, будто рядом мелькнула красная тень, но, обернувшись, она никого не увидела. В другое время ее, возможно, смутила бы мысль о том, что Невидимка стала свидетельницей сцены с Торном, но сейчас ее ждали более срочные дела.
– Вы можете предупредить Торна, что случилось непредвиденное?
– Конечно, мадемуазель.
Обрывки воспоминаний
Бог был до того жестоким в своем равнодушии, что пугал меня. Но порой Он бывал добрым, и тогда я любил Его так, как не любил никого на свете.
– Почему?
Воспоминание начинается с этого вопроса. Когда он сосредотачивается на нем, память постепенно возвращает голос и силуэт, который все отчетливее вырисовывается на освещенной лампой стене. И тогда он понимает, что свет исходит от Артемиды.
Она сильно изменилась по сравнению с предыдущим воспоминанием – ведь с тех пор прошло несколько лет. Она больше не носит очки, в ее голосе появилась глубина, а тело, несмотря на нелепую мужскую одежду, принадлежит уже не девочке, а юной девушке. Очень крупной девушке: ее рост и размеры значительно превышают обыкновенные. Артемида сидит на подоконнике, узковатом для нее. Глобус, лежащий у нее на коленях, медленно вращается, повинуясь ее волшебной силе. Солнце освещает серьезный профиль девушки и длинную рыжую косу.
– Почему ты задаешь мне этот вопрос – «почему»?
Его голос тоже изменился: стал еще глубже, чем у Артемиды, как будто грудная клетка в несколько раз увеличилась в объеме.
– Почему все шкатулки, которые ты мне даришь, пусты? – спрашивает Артемида. – Каждый раз, когда я тебе помогаю, ты мне даришь пустую шкатулку. Если хочешь отблагодарить, делай это как положено.
В ее голосе нет ни тени упрека. Просто старшая сестра дает совет младшему брату. Она продолжает вращать глобус, не прикасаясь к нему. Круглый мир, еще не тронутый Расколом. Мир прошлого?
– Думаю, что пустая шкатулка – идеальный подарок, – слышит он свой голос после недолгой паузы. – Если бы в ней что-то лежало, какова вероятность, что оно не обмануло бы твоих ожиданий? Ты была бы разочарована. Я дарю тебе вместилище, а ты можешь заполнить его всем, чем захочешь.
Произнося эти слова, он говорит себе, что есть еще одна причина. Правда состоит в том, что он начисто лишен воображения. Иногда он чувствует себя таким же пустым, как шкатулки, которые он дарит сестре.
– Всё думаю: куда мне поехать жить, когда я стану взрослой? – размышляет вслух Артемида, вяло рассматривая глобус. – Если бы я могла выбирать, то предпочла бы звезды. Здесь есть какая-то ирония, не находишь? Мне подвластна только искусственная материя, а меня интересует небесный мир. Но как знать, может, звезды разочаруют меня еще больше, чем твои пустые шкатулки? Единственный способ это проверить, – добавляет она задумчиво, – подробно их изучить. Когда я вырасту, я первым делом выберу высокую гору и построю на ней обсерваторию, лучшую в мире. А ты?
Он? Неотрывно глядя на глобус Артемиды, он молчит. Потому что не знает. Его совсем не радует перспектива однажды покинуть отчий дом, как уже бывало во время его вынужденного ученичества у людей.
– Тебе надо тренироваться подобно другим, а ты ленишься, – заявляет вдруг Артемида, перестав
