– Лично я хочу, чтобы департамент дал нам какую-то четкую стратегию! – отрезал Калугин.
Я коротко оглянулся на ходу; напарник плелся сзади и тоже руки в брюки. Этим жестом дипломат показывает, что его все задолбало или он в крайней степени раздражения.
Я-то был раздражен. А с Костей тоже понятно. Он увидел, что его приступ самобичевания никак меня не впечатлил, и теперь сменит тактику – будет жаловаться на жизнь до победного конца. Хочет нарваться на грубость. Чтобы почувствовать себя ни в чем мне не обязанным, изобразить оскорбленную невинность и улететь с гордо поднятой головой.
Детский сад.
– До смешного доходит – мечтаю, а вот если бы местные оказались хитрыми сволочами? – буркнул он. – Было бы гораздо проще! Интриги, торговля, надувательство, и мы с американцами ругаемся из-за того, кому играть злого, а кому доброго… Ты вообще понимаешь, что на Земле никто не подготовлен вести переговоры с порядочными людьми?!
Я хотел ответить, что просто самому не надо быть сволочью и все у тебя получится, но подумал, что Калугин может принять это на свой счет и обрадоваться. Перетопчется.
Так-то он, по сути, прав. Один-единственный благородный вождь поставил в угол всю земную дипломатию, тренированную на общение с себе подобными, читай – выжигами и проходимцами. И ведь как старались Тунгусу мозги запудрить. А он, красавец, неправду чует, даже если ты сам себя дуришь.
У местных немало врожденных талантов, которые мы назвали бы экстрасенсорными. Что этот нюх на искренность, что эйдетическая память об усопших, что особенные семейные узы, которые пронизывают весь народ сверху донизу и тоже распознаются в первую очередь чутьем, а потом уже разумом… Есть побочные эффекты: например, из-за развитой «памяти предков» тут не сложилось внятной письменной истории. И с учебными пособиями беда, знания и опыт успешно накапливаются внутри цехов и родов, но очень вяло передаются по горизонтали. Над тем, что может быть иначе, Тунгус задумался только после знакомства с нами.
Но в части отношений между людьми уникальные способности туземцев играют строго в плюс. Честность, понимание, участие, взаимное доверие. Аборигены вовсе не белые и пушистые – ха-ха, пошутил. Они могут быть суровы и даже жестоки, они фаталисты и в некотором роде самураи, их кодекс чести не для слабых, а как тут казнят провинившихся – не для слабонервных. Но если нам удастся понять, как работает здешняя «экстрасенсорика» – кое-что я бы у нас внедрил. Да чего там, многое. Хоть бы и хирургическим путем.
– А помнишь идею, будто Тунгус нарочно приблизил нас с тобой, потому что молодых легче облапошить? Как тогда все забегали!.. – Я усмехнулся. – Нет, из Тунгуса не получится хитрая сволочь. Он, конечно, старается, но куда ему. Не война же. Его не учили быть коварным в мирное время.
– Он хитрюга тот еще, – сказал Калугин. – И еще как пытается с нами играть. Надо только понять, что игра будет вдолгую, очень вдолгую. Тунгусу это нормально, он и не рассчитывает сам увидеть результаты, а мы отвыкли мерить время столетиями.
– Ага, только он уже сам себя перехитрил, – бросил я через плечо. – Земляне поедом жрут друг друга, а Тунгус голову ломает, как ему так удалось, потому что совсем не того хотел…
– А если именно того?
Ну уже лучше, подумал я, наконец-то дело говорим, а не жалуемся. Но тему ты, дружище, выбрал неподходящую. Ладно, чуть-чуть подыграю.
– Чего – того?
– Давай предположим, что он действительно нас выбрал и мы – его агенты влияния. Давай еще предположим, что он, разобравшись в политическом устройстве Земли, нарочно столкнул русских лбами со всем остальным миром. И теперь представь, к какому решению он хочет русских привести! Если бы я не был полностью уверен в наших… Ну в наших здесь… Впору подумать, что Тунгуса кто-то использует втёмную. И детей его обработали. Мне на той неделе Саня целый монолог выдал как по писаному, что, пока Россия сама с собой не разберется, ничего у нее не получится с освоением глубокого космоса. И что весь этот кризис вокруг «Зэ-два»…
– Я помню, я же читал. Кризис – из-за того, что государственное устройство России не отвечает ее текущим задачам. И в отдаленной перспективе этот диссонанс грозит нам распадом державы.
– Именно. Погоди, я сверюсь с переводом. Мне всегда кажется, будто я Сане приписываю свои трактовки, уж больно он аккуратно говорит…
– Да оставь ты свой планшет. Все нормально ты обработал. Саня не будет при тебе думать вслух, это заготовка, и она с Тунгусом согласована. Зря я, что ли, предупреждал – максимум внимания, если говорит Саня. Он тебе сообщения передает. Точнее, через тебя – в департамент. Надеясь на понимание.
Саня, он же Унгаса́н, – старший сын Унгусмана, ему двадцать два, и он командир степного патруля. Фактически под ним основная регулярная военная сила династии Ун. Парень серьезный и любознательный, он здорово нахватался от меня, еще больше от Газина, но в основном от Брилёва, который у нас крупный военный теоретик. Казалось бы, в голове молодого человека должна была образоваться фантастическая каша, а ничего подобного. Саня все переварил, в систему привел, обсудил с отцом – и теперь время от времени ошарашивает аналитиков МВО нетривиальными идеями. Я даже подумываю, не начать ли его высказывания как-то фильтровать. А то рано или поздно наши просто испугаются.
Не хочу, чтобы мы боялись аборигенов.
– Ага, ты успел прочесть про длинное плечо логистики и имперскую модель? – обрадовался Костя. – То есть ты подтверждаешь мои выводы? Проклятье, научили на свою голову…
– Извини, не подтверждаю. Не учили мы никого, они сами. Это их собственные идеи. Скорее всего, соавторские – Саня начал, а Тунгус довел до ума. Ну и решили тебя осчастливить светом новой истины. Гордись, ты был первым, и радуйся, что уезжаешь – мне еще предстоит эту концепцию выслушать раз сто.
– Да ну, ерунда. Ну как Тунгусу осмыслить такое, здесь нужно не плоскостное мышление, а трехмерное минимум. Надо посмотреть записи, наверняка кто-то из наших ляпнул – и понеслось…
Я беззвучно застонал. Подыгрывать не стоило. Не могу я с тобой, Костя, всерьез обсуждать такое, не твой уровень. Я-то отлично знаю, до чего Тунгус в состоянии додуматься и чего он хочет от русских. Великий вождь сказал это открытым текстом во время моей прошлой командировки. Я немедленно послал в департамент отчет; его сразу вполне ожидаемо зверским образом засекретили, «только для первых лиц государства», и всем, кто успел случайно увидеть лишнее слово, показали кулак. А советнику Калугину не показали ничего, даже не
