– Кстати! Как же ты его отпустил…
– Я не могу ввести ему даже иммуномодулятор. Плевать, что не имею права, сейчас не до этого. А вдруг он выдаст аллергическую реакцию на какой-нибудь компонент препарата – и что? Так у него хотя бы нормальные шансы.
– Он уже болен? – полковник заметно понизил голос.
– Вирус у него в крови, – сказал Шалыгин и опустил глаза. – Ничего, парень молодой, справится.
– А может, пронесет? – с надеждой спросил Газин.
– Вы не поверите, – сказал Шалыгин, глядя в пол. – Может, вообще пронесет. Может, никто больше не заболеет. Или окажется, что папуасам варицелла – как слону дробина, почешутся и не заметят.
– П-п-правда? Ты это серьезно?
– Серьезно. И такое бывает. Но это уже по ведомству отца Варфоломея.
На выходе из санчасти Газин поймал отца Варфоломея и приказал ему молиться, чтобы пронесло.
В нормальных обстоятельствах батюшка послал бы полковника по матушке, а тут даже не пикнул. Он и так уже молился.
Не помогло.
* * *Меня послали убеждать Тунгуса, что у лингвиста не ерундовая болячка и дело может обернуться эпидемией. Именно послали, не советуясь и мнения не спросив. Надо отдать должное полковнику: Газин показал себя в некотором смысле дипломатом. Он просто не стал со мной разговаривать. Спихнул проблему на начальника штаба, с которым мы никогда не ссорились и вроде не собираемся. Майор Мальцев пригласил меня, обрисовал ситуацию, поставил задачу и пожелал успеха.
Я несколько опешил. Мальцев был подчеркнуто вежлив, избегал даже намека на приказной тон, но говорил так, словно я с ним по умолчанию заодно, и все решено, и обсуждать-то нечего. Идите и делайте, товарищ.
Если в двух словах, мне строго рекомендовали сообщить Тунгусу, что русские не сердятся на него из-за болезни Сорочкина. Мы, конечно, не ждали, что можно подхватить заразу в чистой и ухоженной столице, думаем, это шокирующая новость и для самого великого вождя. Сочувствуем. К счастью, наши врачи уверены: болезнь не смертельна. Но давайте на всякий случай приготовимся к тому, что в городе многие заболеют. Придется немножко пострадать, а мы чем можем, вам поможем, и вообще, нам с вами надо сплотиться перед лицом угрозы и так далее и тому подобное.
Я еще не встретился с доктором Магой и понятия не имел о подозрении на земную ветрянку. Знал только, что медики вскочили среди ночи, а утром Унгелен привез из города Сорочкина тяжело больным. Поэтому все, сказанное Мальцевым, принял за чистую монету. Но что-то меня насторожило в тексте. И в самом Мальцеве. В его интонациях.
За текстом прятался нехороший подтекст.
Это все звучало так, будто мы очень хотим заранее отмести от себя любые подозрения. Словно командование испугалось, что аборигены обвинят в эпидемии нас и решат жестоко отомстить.
А Мальцев говорил со мной церемонно и вальяжно, но в глазах у него стояла война.
Месиво и крошево. Запах паленого мяса. Стволы шипят и дымятся, когда на них попадает кровь. Зарево над столицей. Адский рев вертолетных пушек. И конная лава обходит нас с флангов.
Плохо быть впечатлительным. На долю секунды я сам поверил, что такое возможно.
– Кстати, советник, – сказал Мальцев. – Я все понимаю, у вас особый допуск, но тем не менее… Поскольку объявлен угрожаемый период – доступ к ДС ограничен. Входящую информацию будете получать как обычно, а для исходящих сообщений вам необходимо подать связистам заявку по форме ноль восемь. Штаб ее рассмотрит, и… Был бы рад заверить вас, что проблем не будет, но чисто между нами позвольте шепнуть: сейчас все очень нервные. Даже ваш покорный слуга.
– Вы обрубаете связь дипмиссии, чтобы я тоже понервничал?
– Это не моя прихоть, так положено, – майор посмотрел на меня, как на капризного ребенка. – Теперь на военном командовании лежит полная ответственность за соблюдение уставного порядка в экспедиции.
– Служи по Уставу – завоюешь честь и славу… – пробубнил я замогильным голосом. – Товарищ майор, я уже пятнадцать лет как уволился. У меня свое начальство.
– Безусловно, но… Я бы вам советовал освежить в памяти тревожный регламент сводных отрядов МВО. Вы, кажется, привыкли видеть в нас только обслугу и забыли, что мы каждую секунду охраняем вашу жизнь… Не надо хмуриться, советник, я же не в обиде. В обычных условиях так и есть: гражданские работают по своим планам, а задача военных – создать вам нормальные условия и безопасность. Но с сегодняшнего утра все изменилось. Сейчас мы отвечаем за любые действия личного состава, и вас в том числе. Особый статус дипмиссии временно приостановлен. Мы обязаны полностью взять на себя руководство экспедицией и контроль исполнения поставленных задач. А что поделаешь? Так надо. Добро пожаловать в команду, советник.
Ах, ну понятно. Они с Газиным вовсе не думают, что загнали меня в угол и могут отдавать приказы. Нет, они уверены, что взвалили на свои плечи ответственность за судьбу экспедиции и им теперь решать, как нас спасти. А я – полезный винтик в системе, и за меня тоже все решили. Потому что – отвечают. Поставили задачу и будут контролировать. А если я не справлюсь, им еще и по шеям прилетит от МВО. Вот бедолаги. Мученики. Страстотерпцы.
Долго небось тужились, рожая свой гениальный план разговора с Тунгусом. Формулировки для меня придумывали.
Вот же святая простота.
– Я вам больше скажу, – доверительным тоном сообщил майор. Он даже ко мне наклонился и понизил голос: – Вообще-то, раз угрожаемый период, мы обязаны лично вас спрятать и беречь как особо важную персону. Нет у нас полномочий отправить дипломата в город, где он может подвергнуться опасности. Даже то, что мы просим вас об этом, – очень серьезное нарушение. Но штаб не видит другого выхода. Нам необходимо полное взаимопонимание с аборигенами в нынешней крайне щекотливой ситуации. Правильное взаимопонимание.
– Как трогательно. Слушайте, если вы сами себе так жизнь осложняете, чего бы полковнику не отменить угрожаемый период временно? Для начала хотя бы до обеда? А там, глядишь, понравится.
– Все-то вам шуточки, советник.
– Да я не шучу, я себя полным идиотом чувствую! Мне кажется, это сон. Или мы дружно с ума посходили.
– Ну в ваших силах все исправить. – Мальцев мягко улыбнулся и даже соизволил подмигнуть.
Заговорщик хренов.
– Надеюсь, вы понимаете, что положение очень серьезное, – сказал он на прощание. – Мы доложили в Москву. От нас ждут продуманных и взвешенных
