Теоретически я не исключал такой вариант, что Миша и Леша просто стучали в разные конторы. Две спецслужбы пободались между собой, и контора Сорочкина победила. Квалификация ученого не имела в этой борьбе никакого значения. Важно лишь, кто кого одолеет.
Так или иначе, Сорочкину помогли.
Осталось две загадки: каким образом вирус «заснул» вместе с организмом, растянув инкубационный период на два месяца, и где этот раздолбайский организм подхватил заразу.
Сорочкин очухался и был готов к допросу. Я взял на складе пассатижи и свистнул поднос из столовой. Когда к изолятору пришли Газин, Трубецкой и Мальцев, все с такими лицами, словно хирурги на трудную операцию, там уже стоял я, готовый подавать инструмент.
Газин хмыкнул. Мальцев скривился. Трубецкой вообще ничего не понял.
Больной вел себя примерно и демонстрировал готовность к сотрудничеству. Вскрылось невероятное. Запредельный просто идиотизм. Оказывается, маршрут к «Зэ-два» у рядовых космонавтов-транспортников считается уже рутинным, а про саму планету говорят, будто она исследована вдоль и поперек – ха-ха три раза, кто понимает… Короче, старые космические волки решили, что можно возродить традицию: за пару дней до отлета покинуть медицинский центр через теплотрассу, завалиться в ближайший кабак, слегка там вздрогнуть и прогуляться по бабам.
А великий естествоиспытатель Сорочкин, понимаете ли, обладает редкой способностью втираться в доверие к простому народу. Это только вздорные и мнительные типы, противные даже, такие, как мы с Газиным и еще Трубецкой, который вовсе зверь, отчего-то невзлюбили Лешу. А нормальные люди сами его находят. Потому что он профессор и с ним весело.
Лешу в принципе хлебом не корми, дай сунуть любопытный нос куда не надо ради изучения человеческой натуры – он ведь не рядовой лингвист, а заслуженный полевой исследователь. И в некотором смысле тоже старый космический волк. В общем, ему стало интересно, как космонавты это делают – через теплотрассу-то. И вместе с парой механиков Леша отправился в загул. Подробностей не помнит, честное слово. Очнулся снова в карантине, со свежей головой, значит, хлестал синтетическую водку. Перебрал. Это бывает сплошь и рядом, когда насосался дешевой синтетики. Но не стал бы он угощать механиков элитными сортами. Он – с народом! Он – как все!
Дебил, блин. Ну каков дебил.
Механики уже второй день в спячке, усвистали на звездолете домой, и ничего узнать у них нельзя в ближайшую пару месяцев – пока «Дежнёв» не выйдет из сверхсвета. А негодяй Сорочкин – вот. Жить будет. Но болеет так тяжело, что почти жаль его, дурака.
Полковник с помощью Трубецкого и даже без пассатижей вытряхнул из Леши все имена, пароли и явки, пообещал допрос под гипнозом на случай, если пациент чего забыл, и посоветовал молиться.
Леша страдал, ныл и жаловался. Не понимал, за что с ним так грубо. Он еще не настолько хорошо соображал, чтобы уяснить, чего натворил и чем страшна ветряная оспа в условно античном городе, где плотно упаковано двадцать тысяч человек и ни у кого нет имунитета.
Никто еще не уяснил.
* * *Аборигены начали заболевать через неделю. Подозрительно быстро, ненормально для ветрянки. Накрыло, как и следовало ожидать, переводческую группу Унгелена, потом обслугу торгового двора. Недолго мы жили надеждой, что очаг болезни локализуется там, но еще день – и люди стали валиться бессистемно по всему городу. Санитарный наряд – трое очень грустных спецназовцев в химзащите – сбился с ног, мотаясь по столице. Он ничем не мог помочь, только фиксировал новые случаи и наносил их на карту.
Шалыгин заметно нервничал. Долго сидел на посту дальней связи, консультируясь с Москвой. Потом сказал: «Ладно, без паники, я же не специалист, они там поработают с моделью, будем ждать результатов…» Приватизировал нашу «полевую библиотеку» – экспедиционный справочник по всем вопросам, заменяющий вдали от дома Интернет, – и начал стремительно мутировать в вирусолога.
– Чует, значит, что добром это не кончится! – заметил полковник.
Он спросил доктора напрямую, а тот прямо так и ответил:
– Чую, добром это не кончится. Не могу пока дать голову на отсечение и даже зуб пожалею, но вирус какой-то неправильный. Давайте-ка всю экспедицию проколем иммуномодуляторами.
– А что с нашими папуасами делать?
– А для них у меня ничего нет.
Я старался при каждом удобном случае заходить в санчасть – и просто чтобы быть в курсе дела, и потому что там меня встречали лучше всего. И еще, если совсем честно, из-за портрета Унгали в моем домике. Улыбка принцессы теперь казалась немым укором, а срезать картину со стены отчего-то не поднималась рука.
Боевой расчет санчасти был вроде даже рад гостю: я однозначно не приносил дурных новостей. Отец Варфоломей пытался меня, как это у священников зовется, «миссионерить», но не преуспел, зато доктор Ваня научил играть в нарды.
Визит полковника застал нас за игрой, я сразу отодвинулся в угол и притворился мебелью. Слова Шалыгина «для них у меня ничего нет» прозвучали так, что стало больно даже не за аборигенов – за доктора. И полковник в ответ вздохнул совсем по-человечески.
Любит он «наших папуасов», куда деваться.
Когда полковник ушел, я не вернулся к игре. Сам не очень понимая, что делаю, я вызвал систему и позвонил Унгали.
– Моя принцесса, – сказал я. – Забыл, как называется эта ваша сладкая трава, которую вы повсюду сыплете и жжете… Ты не могла бы распорядиться, чтобы к воротам базы привезли мешок? Да, прямо сейчас… Понимаешь, есть такое слово «антисептик», посмотри в словаре. Я хочу, чтобы доктор проверил, вдруг удастся сделать из травы что-то полезное, хотя бы средство для обработки ранок… Ага, большое спасибо.
Сначала в санчасти повисла мертвая тишина. А потом было приятно, черт побери.
– Да ты гений, – сказал Шалыгин.
Доктор раньше не называл меня на «ты». И потом, кстати, тоже.
– Может, ничего и не получится, но в принципе ты гений. Нет, антисептик у нас будет точно. Но хочется большего. Я же помню, что писали про эту траву… Алло, военные! Все на склад, получать большую химлабораторию. Распаковать в отдельном куполе, но не разворачивать. Пусть стоит готовая, будем ее переделывать в химзавод… Молодцом, советник. Пойдешь с ними? Там руки пригодятся.
Еще бы я не пошел.
Давно я не чувствовал себя настолько востребованным.
* * *Ночью ветрянка «пробила иммунитет» у одного из наших техников.
Утром Москва передала на базу предварительные данные по вирусу. Никогда раньше я не видел Шалыгина растерянным, а Газина – временно потерявшим дар речи. Полковник объявил биологическую тревогу полного цикла и заставил всех поголовно надеть респираторы.
Люди начали терять сознание: по здешней жарище дышать в намордниках было трудно. Доктор Мага сказал, что это сугубо психологический эффект, и расщедрился
