Тем более они оказались какие-то зеленые.
* * *В первые дни эпидемии Москва не успела ничего решить, и мы буквально навязали МВО свой выбор, о чем не подозревает даже полковник Газин. Он-то уверен, будто дома ему аплодировали. На самом деле Москва долго чесала в затылке, требуя отчет за отчетом, прежде чем сообразила, что чем бы экспедиция ни тешилась, лишь бы не вешалась, и одобрила наши действия.
Считается естественным, что в какую бы задницу ни угодил русский человек, то поступит по совести, ибо русская идея есть идея справедливости для любой божьей твари. Поэтому, узнав, что мы имеем дело с чем-то пострашнее ветряной оспы, никто в отряде даже не подумал, что хорошо бы свернуть базу и уйти от туземной столицы подальше. Наоборот, стало окончательно ясно, что наше место – здесь.
Мальцев предложил компромиссный вариант: отпрыгнуть километров на сто от очага эпидемии и работать тут сменными бригадами.
– Да ты что, – сказал Газин. – А как тогда прикрывать город, если понаедут из степи? Я Тунгусу обещал.
Мальцев поглядел на Газина так, словно впервые его увидел.
Полковник тоже внимательно посмотрел на начальника штаба и сделал то, что обычно не считается необходимым в условиях единоначалия. Он объявил построение личного состава, подробно доложил обстановку, сказал, что придется нам переквалифицироваться в медбратьев, и если кто думает, что сорвется на такой нервной работе, пускай уходит в запасной район, а полковника интересуют только добровольцы, – и весь отряд шагнул вперед.
И мы остались торчать в степи за километр от столицы, хорошо хоть с наветренной стороны.
А в городе народ падать начал, будто его из пулемета косят. Температура, пузырьковые высыпания, забытье, смерть. Тунгус, наблюдая течение болезни, сказал: одно хорошо – смерть легкая. И правда, часто так случалось, что человек прилег отдохнуть, проснулся уже в сыпи, потом две-три «температурных свечки», и он без сознания, а назад уже не возвращается.
Если верить сканерам, ветрянка поражала все слизистые и вызывала обильное внутреннее кровотечение. Против сканеров Тунгус уже ничего не имел. Днем в бинокль я часто видел, как великий вождь стоит на городской стене, провожая взглядом повозки, уходящие в степь. Шаманы увозят тела; степные псы ждут их, облизываясь, чтобы исполнить ритуал. Тело сольется с природой, и все будет хорошо.
– Не знаю, кто их надоумил, но обычай мудрый, – сказал Шалыгин. – Однажды в Африке гиены остановили эпидемию сибирской язвы, потому что без малейшего вреда для себя поедали зараженные трупы бегемотов. Эти собачки, конечно, не вполне гиены, но… Хуже. Или лучше. Ну, с какой стороны посмотреть.
Шалыгин осунулся, он постоянно был на связи с Москвой и дни напролет колдовал с травой. Антисептик у него в черновом варианте уже получился, сейчас химики бились над иммуномодулятором. Санчасть держалась в основном на отце Варфоломее. Ваня и Мага пропадали в городе и приползали оттуда еле живые.
Мы пытались уговорить местных носить тканевые повязки, но лето было в разгаре, жара усилилась, и ничего путного из этого не вышло. Спасибо уже на том, что туземцы понимали опасность лишних контактов и старались по возможности отсиживаться дома.
Тунгус закрыл столицу наглухо. Увы, за пару дней до начала эпидемии случилась плановая рассылка гонцов с новостями и ценными указаниями. Чернецкий вызвался переловить их с воздуха и доставить обратно, но Тунгус отказался снять вето на полеты ниже облаков над обжитой территорией. Да и страха особого перед вирусом на тот момент у вождя еще не было. Вернуть успели меньше половины курьеров, остальные ушли далеко, а следом поскакали «вестники мора» – короче, черт знает, сколько племен они совместными усилиями заразили. Разведка гоняла высотные дроны над континентом, мониторя ситуацию, озадаченно чесала в затылке и ничего не рассказывала: полковник запретил. Газин после разговора с Тунгусом у реки проникся к вождю глубоким уважением, но параллельно увидел в нем такого ушлого стратега, с которым надо держать ухо востро.
Иногда мне кажется, Газин не доверяет Тунгусу из банальной ревности, как один крупный администратор не может до конца довериться другому, равному себе по силе. И все пробует догадаться, где же этот хитрый папуас учуял выгоду в таком безнадежном деле, как эпидемия, готовая перейти в пандемию, и какого выкрутаса от него ждать.
Я-то знаю: великий вождь потому и великий, что ничего не делает в этой жизни для себя, он только продолжает миссию династии Ун по собиранию народа и старается обратить любые неприятности к ее пользе. Но еще я понимаю, что даже могучая интуиция Тунгуса, с опорой на «память предков», может подтолкнуть его к гибельному решению, когда на карту будет поставлено все ради призрачной надежды.
Он так вкусно произносит: «Им-пе-ри-я».
Я не хочу быть с ним, когда его мечты рухнут.
Но мне приказано выжить, и я буду рядом.
Глава 6
Когда в городе насчитали первые сто смертей, Сорочкин был уже ходячий, без единой оспинки на лице, будто и не болел. С базы Лешу не выпускали, да и внутри нее он перемещался строго от санчасти до поста ДС, где ему устраивали межпланетные допросы сначала безопасники МВО, а потом суровые дяди из ФСБ. Думаю, это немного развлекало Сорочкина, потому что экспедиция с ним не разговаривала вовсе.
От него отвернулся даже отец Варфоломей. Батюшка заявил, что пытался беседовать с Лешей, однако он всего лишь скромный недостойный пастырь, а не Иисус Христос и не знает, как спасать профессора, у которого напрочь атрофирована критика, то есть способность к покаянию. Морду он ему разбить может, но это будет совсем уж не по-христиански.
Леша все рвался узнать у меня, как там его друг Гена. Что я мог сказать? Унгелен упорно боролся со смертью. В короткие минуты просветления интересовался, как там его друг Леша, и просил прощения за то, что всех подвел. Мне самому умереть со стыда хотелось, когда он так говорил.
От Сорочкина я отделывался короткими фразами. Он жаловался, что с ним никто не хочет общаться. Что врачи держат его в санчасти на положении чуть ли не арестанта, заставляют выполнять грязную работу – и тоже не общаются. Достучаться до штаба он не может, его туда почему-то не пускают. А ему надо продолжать свою профессиональную деятельность. В конце концов, что бы ни случилось, его исследования очень важны. У него есть утвержденный план, от которого он отстал из-за дурацкого недоразумения с ветрянкой. Не могу ли я обсудить все это с полковником?
Услыхав про «дурацкое недоразумение», я сорвался:
– Профессор, ты правда, что ли, ничего не понимаешь? Или так ловко прикидываешься идиотом?
Леша сделал удивленное лицо.
– Если все пойдет дальше,
