– Сдается мне, мой брат унаследовал немалую часть удачи нашего стрыя Олега. Ты же получил ее через брак со мной, но сам решил от нее отказаться. На что ты теперь рассчитываешь – что твоя смерть войдет в предания? Такова теперь твоя цель? И молодая жена, – Эльга бросила на Огняну-Марию холодный и пренебрежительный взгляд, – уж конечно, пожелает разделить твою посмертную участь. Это очень украсит «Песнь об Ингваре».
Слушавших ее пробирала нешуточная дрожь. Сейчас княгиня походила на богиню судьбы – суденицу либо норну, – и эта не сложенная еще песнь у каждого проходила перед внутренним взором цепью блестящих, кровавых, потрясающих душу видений. Княгиня предрекала судьбу, а тем самым создавала ее, как те вещие жены и валькирии в старинных преданиях. Казалось, это все уже случилось или неизбежно случится вот-вот.
– Для такой красоты кощунника не сыскать, а Гордезорович еще из греков не воротился, – прозвучал в гриднице спокойный мужской голос.
Со всех будто чары спали; пронесся над скамьями шумный общий вздох. Эльга и Ингвар разом повернулись к Свенельду. Своими глазами цвета желудя он смотрел на них из-под косматых бровей – не без одобрения и чуть-чуть насмешливо.
– Мечи у нас в ножнах не ржавеют, их достать всегда успеем, – почти шутливо продолжал он, и этот уверенный голос был как струя свежего воздуха среди духоты. – Но вы, княже, с Хельги Красным как-никак родичи, и чем воевать, надо сперва поговорить. Дозволь ему в Киев войти без дружины. И княгиня с братом повидается, и в городе беспокойства не будет.
Эльга раскрыла глаза, пытаясь побыстрее осмыслить опасности и выгоды этого предложения.
– Его отроки нам в Витичеве нужны, – продолжал Свенельд. – Ты, княгиня, права, что тысячи воев у нас в Киеве нет. И нет ни в Витичеве, ни в Вышгороде. Что есть – не дружина, а мышкины слезки. Если придет какая беда – то снизу по Днепру. Пусть люди Хельги остаются там. А сам он приедет сюда, и князь с ним переговорит. При тебе и вашем сыне. Чтобы ни Олегову роду, ни князю ни земле Русской обиды не было.
– Пусть так, – кивнул Ингвар, уже знавший об этом замысле своего кормильца.
– Хорошо, – лишь чуть-чуть помедлив, ответила Эльга. – Никто не сочтет незаконным, если я от имени моего брата попрошу дать ему заложников твоих мирных намерений?
– А он даст заложников мне? – Ингвар с недоверием поднял брови.
– Зачем? – Эльга выразительно глянула на него, будто он упускает из виду самое очевидное. – Как ты сам сейчас сказал, у тебя в руках две сестры Хельги и все их дети!
* * *Двинуться от Протолчи дальше войско могло не ранее чем через три дня. Требовалось принести жертвы, подправить суда, а люди нуждались в отдыхе перед проходом через пороги. У богатых ясов купили быков и овец, лучшего быка закололи в круге священных камней перед огромным дубом, устроили пир. Вместо опостылевшей рыбы для войска варили баранью похлебку в сотнях больших котлов, клубы дыма и запах мяса осенний ветер уносил в степь. Мистина и большая часть бояр жили эти дни в Протолче, в гостях у местных старейшин. В последний вечер Мистина, как и Туган с семейством, уже ложился спать, когда в дверь постучали. Из телохранителей двое жили при воеводе; Ратияр выглянул и вскоре вернулся.
– Свенельдич! Боярин Земята отрока прислал.
Земислав в эту ночь был старшим над дозорами и потому ночевал в войсковом стане. Мгновенно оказавшись на ногах, Мистина прошел к двери; шаг у него был мягкий, почти кошачий, но при этом каждое движение было исполнено силы, что придавало ему сходство со зверем-пардом.
– Что там? – Выйдя наружу, Мистина взглянул на знакомого ему отрока из ближней дружины Земислава.
– Боярин прислал. Паробки в степи мерцание видели, такое, – отрок покрутил в воздухе ладонью. – С одной стороны и с другой.
– Давно?
– Да вот сейчас.
– Свенельдич! – из темноты у ворот выскочил Жарава, оружник собственной воеводской дружины. – Степь гудит не шутя!
Мистин быстро оглянулся и приказал:
– Одеваться!
Отрок-оружничий вскочил: воевода был одет, но отрок имел в виду клибанион, шлем и прочее.
Вдоль всей черты рогаток, защищавших стан со стороны степи, размещались дозорные: сидя в темноте, спиной к отдаленным кострам, они зорко вглядывались в черноту и выискивали признаки опасности. Все знали, что печенеги, готовясь к нападению, издалека подают друг другу знаки, вращая в воздухе подожженную тряпку или факел. Зная, какую зависть даже у «своих» степняков должна возбуждать греческая добыча русов, Мистина приказал поднимать тревогу при малейшем подозрении на опасность. Днем большие печенежские отряды не смогли бы тайком подойти близко – их выдали бы тучи пыли, вздымаемой их верховыми и заводными конями. А ночью дозорные, лежа слушавшие землю, не раз уже различали стук копыт. Но нынешней ночью земля задрожала так, что не оставалось сомнений – скачут тысячи.
Даже на острове Мистина уже слышал этот грохот и сам. Шум накатывал с северо-запада, из полной темноты. Ночь выдалась безлунная, но степняки и их кони не нуждались в свете, чтобы мчаться на врага. Кочевая жизнь среди просторов, вечно под открытым небом, обостряла их зрение, слух, а еще умение находить путь по запахам и ощущением ветра до немыслимых пределов. Сейчас направление им указывали костры на берегу, возле русских лодий с греческой добычей.
То, что русы с бою взяли у греков, теперь желал сделать своей добычей кто-то другой. Обычное дело.
Весь стан поднялся. И в предыдущие две ночи Мистина велел всем спать, держа оружие и шлемы под рукой, и к тому времени, как он оказался среди войска, на ногах были все до единого. Каждая дружина стояла перед своими кораблями, держа наготове копья, греческие пики, луки и ростовые топоры. Возле каждого судна дозорные поливали речной водой просмоленные борта на случай, если их попытаются поджечь горящими стрелами.
Грохот нарастал. Проснулась и Протолча: там везде мелькали огни, слышались тревожные крики, собачий лай. А войско ждало: первый ряд – сомкнутые щиты, второй – стрелы и копья. Вместо тревоги русов наполняла скорее злость и досада: столько всего оставив за спиной, уже почти видя впереди родную землю, они были очень злы на печенегов, что пытались в шаге от дома отнять их жизнь, свободу и добычу.
Печенеги предпочитали луки всем видам оружия ближнего боя. Как обычно, они собирались осыпать врага тучей стрел и расстроить ряды русов еще до столкновения. О том, что русский стан огражден собранными из кольев рогатками, они знали: это был обычный защитный прием, применяемый всеми купцами.
