– Я вижу, твой братец приехал с полными мешками… любви, – усмехнулся он, обнаружив на ней уже третье новое платье и красный мантион с отделкой из вышитой золотом и мелкими самоцветами тесьмы. – Ведет себя будто князь. Одаривает всех направо и налево. Вчера на Бабьем Торжке видел Творяту – идет в хазарской шапке, старый пень, бороду топорщит от гордости, я его сразу и не признал.
– Мой брат Хельги рад пожаловать тех, кто его любит. – Эльга улыбнулась, прекрасно поняв истинный смысл этой речи. Улыбаться ей было тем легче, что Свенельд высился перед ней, расставив ноги и упираясь рукой в бедро, напоминая Мистину и статью, и выражением лица. – И князю он с удовольствием поднесет достойные его подарки, едва лишь получит приглашение. Братаничу Вещего ведь невместно стоять за воротам и ждать, не допустят ли пред очи.
– Он получит… – будто в задумчивости протянул Свенельд и шагнул к ней, чтобы помочь подняться в седло. И, прикасаясь к его руке, где не хватало двух пальцев, Эльга невольно затрепетала, будто это была рука Мистины. – Он все получит, что ему причитается…
Эльга отвернулась, ничего не ответив. Бывает, что люди изрыгают страшные угрозы, а в них веса как в соломинке; Свенельд же был из тех, кто способен простыми словами ввергнуть в трепет. Княгиня отъехала от крыльца, ясно осознавая: Хельги сейчас ходит будто мимо берлоги. И сохрани Мокошь по-настоящему разозлить ее косматого хозяина…
Но нет, думала она по пути, усилием воли отгоняя тревогу. Ингвар и Свенельд не тронут Хельги по той же причине, по какой не тронули его два года назад, впервые разобрав, какую опасность им несет честолюбивый наследник Олега. Они не решатся кровавым ножом обрезать связи с родом Вещего, убив тем самым и собственные права на киевский стол. Разве что объявят его своим просто по праву силы. Но тем самым они положат начало бесконечным распрям вдоль всего Пути Серебра. И начнется, надо думать, с Деревляни, а это Свенельду совсем ни к чему.
Уже через пару дней весь Киев знал повесть о походе Хельги Красного по Вифинии. Хельги и его люди охотно рассказывали об этом на каждом пиру, а дальше слухи приукрашивали быль вдвое. Рассказ о монастыре Раскаяния Эльга сочла дружинной байкой от начала до конца и поверила, лишь когда Хельги проводил ее до своего пристанища и показал трех гречанок, бывших потаскух и беглых монахинь. Что-то было в этих женщинах особенное, отличающее их от обычных девок и баб, от рождения до смерти живущих в надежно замкнутом кругу рода. Не сходя с коня, Эльга даже попыталась поговорить с Акилиной и Танасией, но уже вскоре чуть не свалилась с седла от смеха.
– Как вам здесь живется? – спросила Эльга, с любопытством вглядываясь в первых увиденных ею греческих женщин.
– О, звездато, – оживленно ответила светловолосая, глядя на оторопевшую княгиню с бойкостью, но без вызова.
– Акилина! – Хельги закрыл рукой лицо, безуспешно борясь со смехом. – Госпоже нужно отвечать «хорошо»!
– Вы все так говорите! – возразила Акилина под хохот оружников. – Что не так?
Все лето и осень проведя среди отроков, гречанки объяснялись на ломаном дружинном языке: треть слов славянских, треть северного языка, треть – бранных на обоих языках. Не то чтобы Эльга, выросшая близ дружин, говоривших именно на этом смешанном языке, его не понимала. Но слишком дико было слышать его из уст женщин, к тому же родившихся так далеко от Руси.
Женщины, разумеется, оставались в дружинном доме, но не только Эльга приезжала посмотреть на них. Рассказ о захвате монастыря очень веселил гостей на каждом пиру; отроки ржали, как кони, подталкивая друг друга и делясь на ухо похабными домыслами и шутками. Однако бояре и прочие разумные люди куда больше хотели слышать о встрече Хельги с Романовым царедворцем Ермием.
– Про царева мужа нам поведай, – едва закончив поднимать рога и чаши в честь богов, хозяев и гостей, просили его Честонег, Добротвор, Себенег. – Правда, что он приезжал от самого Романа говорить с тобой?
– Как с торговлей-то теперь будет?
– Да, что про мир-то слышно? Хочет царь мириться?
– Купцов-то на торги будут допускать?
Еще до приезда Хельги в Киев все проведали, что он виделся с царевым мужем. Эльга охотно рассказывала об этом всякому, кто посещал ее на Свенельдовом дворе еще в дни переговоров с Ингваром. И Ута, бледная и грустная, подтверждала: эти переговоры были и о них знают все спутники их брата.
– Наша дружина в те дни стояла в городе Никомедии, наибольшем в земле Вифинской, – охотно рассказывал Хельги. – В прежние времена, пока земля Вифинская сама собой владела и управляла, жил там вифинский царь, и выстроил он дворец красоты несказанной…
Не шевелясь, люди слушали о роскоши и красоте мараморяных палат, стенной росписи, мозаичных полах, золоченых светильниках и курильницах, выложенных гладким камнем водоемах в саду, где среди гранатовых деревьев разгуливают дивные птицы павлины. И сам Хельги, живущий среди этого невиданного богатства со своей дружиной, ничем не уступал Волху из сказания – как хитростью, так и доблестью.
– Прислан был тот Ермий ко мне старшим царевым боярином – Феофаном, а ему сие дело сам Роман поручил, – с непринужденным достоинством продолжал Хельги. И всем слушавшим казалось, будто он видел греческого цесаря своими глазами, хотя этого он вовсе не говорил. – И передал вот что: дескать, желает Роман, чтобы держава его жила со всеми окрестными землями в дружбе. Но никому в царстве Греческом неведомо было, жив ли князь русский Ингвар. А обо мне греки знали, что я – рода Олегова и ему самому родной племянник. Посему и прислал царь посла ко мне. Дескать, если ты… – Здесь Хельги запнулся, будто понял, что выдает лишнее. – Кто бы, говорит, ни был князем русским, я с ним желаю иметь мир, любовь, и чтобы в ближайшие же годы обменяться нам послами, мир сотворить и положить ряд…
– А чтобы нам дань давать, не говорили? – нетерпеливо перебил Видибор. – Как при Олеге давали.
– Торговать-то когда начнем? – подхватил Честонег среди взволнованного гула.
– Уж если будем с ними мир творить, то без дани не обойдется, это уже обычай такой, – уверенно кивнул Хельги. – А царь передавал, что мира с нами весьма желает, чтобы нам между собой торговать. И еще сулил дары богатые, если только мы в его Христову веру перейдем.
– Это нам не по обычаю, – возражал Дорогожа. – Всяк дедова обычая держись, и будет род твой крепок на земле.
– Прав ты, боярин! – Хельги почтительно склонил голову перед пожилым жрецом. – Потому мы царских даров не приняли, а увезли с собой то, что мечом в земле Вифинской взяли.
И казалось,
