– Нет, я не об этом речь веду.
– А о чем же? – Мистина взглянул на него, будто уже знал ответ.
– К чему нам хитрить с тобою? – Хельги подался ближе к нему над столом. – Я знаю, что ты удавил бы меня с той же радостью, что и Грозняту.
– А еще ты знаешь, что я тебя не трону, пока ты помнишь свое место, – так же непринужденно подхватил Мистина, не отрицая этого.
– На греков пошли трое – Ингвар, ты и я. Со славой и добычей вернулись двое. Судьба сама указала: она выбрала нас, и нам лучше дружить, чем бодаться.
Хельги умолк, глядя в лицо собеседнику. Здесь он подошел к опасному пределу и при всей их враждебно-любезной откровенности не мог поручиться, что в ответ на дальнейшие слова не получит в челюсть прямо над столом.
При всей своей отваге он умел вовремя остановиться и выждать.
Но Мистина молчал, и в глазах его явно читалось: продолжай.
– У Грозняты Чернигостича маловато ума и заплывший глаз. Но даже он видит, кто в Киеве наиболее любим богами… людьми… и даже женами. Жаль, что боги мне не послали такого побратима, как ты, а свойствó только ссорит нас, вместо того чтобы объединить наши дела и помыслы. Ты одарен удачей куда большей, чем Ингвар, и теперь об этом знают все – от Романа до Грозняты. И оба вынуждены считаться с этим.
Мистина продолжал выжидательно молчать, и в молчании этом слышалось: да, все это так. И что дальше?
– До чего досадно, что судьба, дав тебе столько удачи, одарила тебя предками княжьего рода только со стороны матери. Твой отец – воевода, твой прадед был «морским конунгом», ведь так?
Мистина кивнул.
– Но ведь в его роду была связь с датскими конунгами через жен, правда?
Мистина снова кивнул: надо думать, сведения о его роде Хельги почерпнул из разговоров с Утой.
– И вот сейчас ты держишь Русь на себе, как Иггдрасиль держит землю и небесный свод, а что есть у тебя самого? Воеводская доля в добыче и дани. Обязанность каждый раз проливать кровь за то, чтобы другой назвал себя владыкой еще одного куска земли. Любой боярин, какой-нибудь Радовек – борода лопатой, стоит на земле прочнее тебя. У них – род, могилы дедовы, очаги чуровы. А твой род вышел из вод морских, у тебя ничего нет, кроме меча, и тот тебе князь вручил. За тобой не род, а дружина, и ту ты можешь содержать, только пока князь с тобой данью делится. А пропади он – пропадешь и ты. Как ты, человек такой умный и сильный, с этим миришься – не понимаю!
Хельги развел руками и хлопнул ладонями по столу, будто запечатывая величайшую загадку, встреченную им в жизни.
– Но что же я могу с этим сделать? – промолвил Мистина, явственно вызывая Хельги предложить что-нибудь. – Никто ведь сам себе не творец, как говорится. Никакая доблесть не добудет мне других прадедов.
Хельги помедлил. Он ясно видел ловушку: Мистина понял его, но если бы он хотел понять по-настоящему, то ответил бы иначе.
– Мой стрый Олег Вещий сумел это, а значит, сумеет и другой, – улыбнулся Хельги. – Придя на эту землю, он не имел здесь никаких прав. Но получил их, взяв в жены девушку из княжьего рода.
– Не вижу подходящей девушки. – Мистина тоже улыбнулся, будто они всего лишь шутили на весенних гуляниях.
– Ты знаешь, о ком я думаю. Еще говорят: кого все женщины любят, тот беды не знает. Ты можешь добиться любой женщины, как бы красива и знатна она ни была. А я поддержу тебя, потому что хочу иметь в зятьях людей истинно сильных и удачливых.
– Я и так твой зять, – напомнил Мистина.
– Ута – превосходнейшая женщина, я всегда готов отдать ей должное, но не она – княгиня русская. За несколько лет моя сестра Эльга стала необходима этой земле. Все русы и поляне почитают ее, как саму Мокошь. Судя по делам Ингвара, он загубит наследие моего стрыя. Рано или поздно неудачливость убьет его и с ним вместе погубит всю Русь. Я хочу видеть на киевском столе более надежного человека.
Чего Хельги хочет на самом деле, для Мистины тайной не было. Он лишь не мог решить, стоит ли говорить об этом. Его откровенно подбивали на измену, но он понимал: Ингваровой державе сейчас не нужен открытый раздор ни с кем. Ни с дружиной, ни с родней.
Помедлив, он встал. Хельги тоже поднялся, чувствуя, что настал решительный миг. Сейчас Мистина или протянет ему руку – или врежет в челюсть.
Но Мистина выразительно скрестил руки на груди, будто показывая, что ни того, ни другого делать не намерен. Под мягкой шелковой сорочкой проступили округлые мышцы плеч.
– Что ты мне скажешь? – Хельги все же первым не выдержал молчания.
– Я сказал это Грозняте, скажу и тебе. Я клинок поцеловал на том, что сверну шею всякому, кто посягнет на права… твоей сестры Эльги.
– Но я-то не посягаю на ее права! Я ей счастья хочу!
– А знаешь ты, чего хочет она сама? Я – знаю и не стану делать ее счастливой насильно. И никому другому не позволю. Ты – брат моей жены. Но если мне когда-нибудь придется выйти на поле с тобой, свойствó меня не остановит. Ты прав – у меня ничего нет, кроме меча, дружины, моей доли в добыче и… державы русов от Ладоги до Пересечена. Ну и еще вот этого, – он оттянул рукав и показал маленький, давно побелевший шрам на запястье – след обряда побратимства. – Ингвар – и род мой, и моя держава. Даже у тебя есть права на Олегово наследство. Хоть небольшой кусок, да свой. А у меня нет ничего, кроме них.
– И ты не хочешь возвысить свой род, сделав эту державу своей?
– У меня уже есть все, что мне нужно.
– Счастливый ты человек, – с показным восхищением и искренней досадой отозвался Хельги.
– Так мы с того и начали. Меня сам Роман цесарь не в силах ничем одарить… кроме как мир утвердить с Русью. Это надо моим князьям, их державе, а значит, мне.
Хельги молчал, едва удерживаясь, чтобы не кусать губы от досады. Несколько лет он был уверен, что знает слабое место в этой стене щитов, – но под щитами оказалась каменная стена.
– Ладно, – выдохнул Хельги, – тогда пойду я, пожалуй. Нет сил на тебя смотреть – так завидно.
– Да ладно, куда ты! – Мистина протянул к нему ладонь. – И пиво не допили. Садись, поговорим. Все-таки мы с тобой – Греческого царства победители.
– Ну… как скажешь.
Еще раз взглянув ему в лицо, Хельги снова сел. За уверенностью в глубине
