И он двинул свой синий бокал по столу навстречу бокалу Мистины.
* * *Покинув Свенельдов двор, Хельги Красный с трудом сдержал желание немедленно повернуть коня на Олегову гору. Но спешить не следовало. У него оставалась в колчане последняя стрела, распорядиться ею надлежало по зрелом размышлении.
– О чем ты думаешь целый день и целую ночь? – приставала к нему недовольная Акилина, которую он взял с собой в Киев, потому что в тесном Витичеве она уже соскучилась до смерти. Двух ее последних товарок увезли Селимир и Хранимир, она осталась совсем одна среди отроков. – От тебя не добиться толку! Неужели наконец вспомнил обо всех своих грехах?
– Я владею некой тайной, и если она выйдет на свет, княгиня будет вынуждена порвать со своим мужем, – ответил Хельги: разговаривать о княжеских тайнах с греческой блудницей было почти все равно что с собакой.
– И что тебя так беспокоит? Расскажи людям – и добьешься своего. Ты ведь хочешь, чтобы этот неудачливый архонт сюда не вернулся?
– Если я объявлю мою тайну в палате при всех архонтах и воинах, Эльге придется выгнать мужа, хочет она того или нет. Но…
– Что – но?
Вместо ответа Хельги лишь махнул рукой, не желая продолжать разговор.
«Я клинок поцеловал на том, что сверну шею всякому, кто посягнет на права… твоей сестры Эльги», – ясно слышал он в воспоминаниях и видел перед собой глаза, холодные и твердые, как тот самый клинок. И если он силой принудит Эльгу поступить так, как хочет от нее он… очень может быть, что пожать победную ниву ему не дадут. Угроза была слишком велика, а Хельги был смел отнюдь не до безрассудства.
Но хотя в Мистине он нашел препятствие, прочное, как стена Царьграда, надежда на успех у него сохранялась. Он верил: есть на свете человек, перед которым и Свенельдич бессилен. Им с Грознятой он отказал, но устоит ли он, если то же самое ему предложит Эльга?
Лишь на третий день он наконец надумал. А подтолкнул его испуг: что, если Мистина разгадает его замыслы и опередит? Ведь не только то важно, что вам расскажут. Не менее важно, кто и как расскажет. Хельги надеялся, что Свенельдич по своей воле не захочет ворошить те старые угли, но ждать больше не стоило.
Эльгу он застал не одну: с ней сидели обе сестры, Володея и Ута. Женщины шили и толковали о детях. О недавнем поединке между мужьями Уты и Володеи говорить им не хотелось. Володея была обижена, совестливая Ута чувствовала себя без вины виноватой. А Эльга втайне думала: пол в Олеговой гриднице оказался залит кровью именно потому, что оба соперника женаты на Олеговых племянницах. Это они, знатные девы, не желая того, вынуждают своих мужей делить наследие дяди. И пока это еще лишь цветочки…
Брату все три обрадовались: Хельги всегда был приветлив и ласков с женщинами, и они безотчетно тянулись к нему. Не в пример Мистине, железному внутри и снаружи, он как будто сразу распахивал объятия и окутывал теплом своей любви всякую, от княгини до потаскухи, и те в ответ быстро проникались к нему доверием.
То, что он собирался открыть Эльге, в той же мере касалось и Володеи, а Уты – лишь немногим меньше. Но решение зависело только от Эльги, поэтому Хельги болтал с сестрами о чем попало, подкидывал детей, рассказывал про свой вчерашний пир в дружинном дома. Боярин Далемир, брат Честонега, так восхищался плясками Акилины, что упрашивал продать. Уж она-то не боялась показываться людям в шелковой сорочке из тех, что вроде бы есть, а на вид как будто и нет, подпоясанной цветной лентой с таким расчетом, чтобы подчеркнуть пышную грудь. А у мужей киевских, не видавших такого даже на Купалиях, случалось помрачение ума…
И лишь когда Эльга встала и сказала, что должна наведаться в поварню, Хельги улыбнулся остальным и вышел вслед за ней.
Поварня – длинное бревенчатое строение – стояла на задах княжьего двора. Под высокой кровлей висели копченые окорока и связки вяленой рыбы, внизу тянулись длинные столы, за которыми челядинки разделывали рыбу и чистили овощи. Дымили большие очаги, где в котлах варились каши и похлебки сразу на сотню человек, а на решетках и вертелах обжаривалось мясо. Теперь, разбогатев со своей доли добычи, Эльга обзавелась нужным числом челяди и вздохнула свободнее. Даже у Беляницы появились помощники: два подключника, и та ходила довольная, румяная, начинала полнеть. Для выпечки хлеба имелись две отдельные клети: здесь служанки просеивали муку в корытцах-ночвах, замешивали и ставили тесто в кадках-дежах, на столах катали хлеба, протапливали хлебные печи принесенными из большой поварни углями, а потом складывали выпеченное в большие лари.
Когда Эльга, осмотрев сегодняшнюю выпечку, хотела идти прочь, Хельги ласково коснулся ее плеча.
– Сестра! Мне нужно сказать тебе несколько слов, – на северном языке молвил он.
Здесь их могли слышать только две служанки, но они, славянки, северного языка не понимали.
– О чем? – Эльга повернулась к нему.
– Ты знаешь, что я думаю о новой женитьбе твоего мужа. И по-прежнему уверен: тебе стоит с ним развестись.
– Брат, не надо! – Эльга примирительно положила руку ему на грудь. – Мы довольно говорили об этом. Но я хочу, чтобы все осталось как есть. Пока у него эта болгарыня, я не жена ему, но у Руси два князя, и у одного из них есть жена, – усмехнулась она, повторяя слова Мистины.
– Этот второй князь – изменник и неудачник. Но я бы смирился с тем, что ты желаешь его простить. Если бы не еще одно…
– Что еще? – Эльга нахмурилась, но заставила себя улыбнуться. – Неужели он по дороге и третью жену подцепил?
– Ваш брак был устроен путем предательства и преступления.
– Что? – Эльга прислонилась к столу.
– Ульв из Хольмгарда нанял викингов, чтобы они напали на земли нашего отца. Может быть, Ульв и не хотел его смерти, но ему было нужно, чтобы отцу понадобилась помощь. И тогда он согласился бы возобновить твое обручение с Ингваром. Но отец погиб. Я так и не успел его узнать, а тебе пришлось бежать из дома, чтобы не оказаться… в еще более тяжком положении.
– Ульв… нанял викингов? – Эльга с трудом восстанавливала в памяти обстоятельства шестилетней давности.
Своего покойного свекра она никогда не видела и сейчас с трудом пыталась вспомнить, что ей о нем известно.
– Ну да. Он ведь знал, что после его ссоры с Дивиславом ловацким, когда он уронил свою честь, ему больше не получить для сына такую знатную и хорошую невесту, как ты. И он попытался принудить
