– Не приближайтесь ко мне, – громко сказал Саша.
– Ну-ну, – примирительно пробормотал ночной гость, однако остановился. – Не дурите, Александр Евгеньевич. Люди же смотрят.
– Плевать! – рявкнул Саша, отступая, сохраняя дистанцию. – Пускай смотрят. Александр Евгеньевич пожал плечами:
– Как хотите, конечно, но я не понимаю…
– Ах, не понимаете, – враждебно ответил Саша, одной рукой доставая из кармана сигареты, вторую же по-прежнему держа вытянутой перед собой. – А по-моему, очень даже хорошо понимаете! – Он закурил, не спуская с ночного гостя глаз. – Это ведь вы толкнули меня под машину?
– Да что вы, Александр Евгеньевич, – ответил тот. – Зачем бы я стал это делать?
– Вам виднее.
– Нет. Это не я.
– А кто же, если не вы?
– Полагаю, ваш знакомец из четвертого бокса Института Склифосовского.
– Нет уж, – категорично воскликнул Саша. – Наоборот. Он предупреждал меня!
– Это и произвело на вас впечатление, – кивнул Леонид Юрьевич. – Понятно. Александр Евгеньевич, вы должны уяснить для себя раз и навсегда: тот, с кем вы разговаривали, чрезвычайно хитер. Недаром же в народе его называют «лукавый». Никогда, слышите, никогда не воспринимайте его слова буквально. Он вас обманет. Вы его – нет. И не пытайтесь. Учишь вас, учишь…
– Вы меня учите? – изумился Саша.
– Вы сами себя учите, – Леонид Юрьевич вздохнул, покачал головой. – Каждый раз приходится начинать все заново.
– Что приходится начинать? – не понял Саша.
– Все.
– Что-то я не понял. Чему это я сам себя учу?
– Тысяча пятьсот девяносто седьмой год. Вы рассказываете свою историю одному англичанину. Конечно, сглаживая и затушевывая слишком уж настораживающие подробности. Помните? На мгновение Саша ощутил запах кабака. Кислятины, пота, резкого табачного дыма. В ушах поплыли громкие голоса, говорящие на странном английском. Звон кружек, шипение жира на жаровнях, крики хозяина корчмы. Гогот и шумная потасовка в углу. Чад, плывущий по залу. Увидел внимательные глаза бледного остроносого человека с длинными черными волосами и тонкими усиками.
– Помните, – констатировал удовлетворенно Леонид Юрьевич. – Ну и набрались вы тогда, Александр Евгеньевич. Однако результат все-таки оказался впечатляющим. Девять лет спустя на сцене лондонского театра «Глобус» впервые была показана одна из лучших трагедий Шекспира о кавдорском тане, который сперва заключил союз с дьяволом, а затем решил обмануть его.
– «Макбет».
– Именно. Ваш рассказ претерпел существенные изменения в угоду драматургии, но смысл-то сохранился. Король Макбет вам никого не напоминает?
– Иегудейского Царя, – пробормотал Саша, подумав всего секунду.
– Верно, – улыбнулся Леонид Юрьевич. – Как говорится, попали в самое «яблочко».
– Значит, я беседовал с Шекспиром?
– И не только с ним. Тысяча семьсот девяносто девятый год. Германия, Веймар. Внушительных габаритов жизнерадостный мужчина. Помните? Кстати, вы так и не научились правильно произносить его фамилию по-немецки и выговаривали ее на английский манер – Геси.
– Гете?
– Верно. Иоганн Вольфганг Гете. Старик был настолько потрясен вашим рассказом, что не мог закончить своего «Фауста» двадцать четыре года. Каждый раз ему казалось, что пьеса недостаточно эмоциональна и выразительна или неточно передает суть замысла. Впрочем, и после окончания Гете не был полностью удовлетворен результатом. Он подошел к истине ближе других, однако и над ним властвовали стереотипы. – Леонид Юрьевич снова закурил, затянулся глубоко, выпустил дым к серому небу. – Что вы видите? – вдруг спросил он.
– Где? – не понял Саша.
– Над головой.
– Небо. Небо, затянутое тучей.
– Это не туча. Это страх. Страх, повисший над твоим городом, – спокойно ответил Леонид Юрьевич. – Тебе приходилось видеть его и раньше. Вспоминай, вспоминай, Гилгул. Это важно. – Он снова затянулся. – Конец прошлого века. Англия. Доктор Рослин Д'Онстон. Вспоминайте. Это гораздо проще, чем кажется. Вы были очень дружны с лондонской богемой. Кое-кого лечили. Среди пациентов, в частности, был чудаковатый молодой человек, писатель и философ. Звали его Роберт Льюис Балфур. Помните? Саша кивнул. Воспоминания рождались в его голове сами по себе. Его память была подобна рыбаку, выдергивающему рыбу из темной воды. Он действительно вспомнил мрачноватого молодого человека, вечно озабоченного собственным здоровьем. Помнится, тот особенно страдал желудком и вызывал к себе доктора Д'Онстона минимум дважды в неделю.
– Роберт Льюис Балфур Стивенсон, – прошептал Саша.
– Верно. Вы рассказали ему о своей жизни, и он написал роман о докторе Джекиле и мистере Хайде. Потрясающая история о Добре, которое, превращаясь в злодея Хайда, убивает людей. Там-то были прямые намеки на вашу персону. Например, Роберт Льюис назвал истинную профессию Гончего в той жизни. Джекил был доктором. Очнувшись, он, как и вы, не помнил поступков Хайда. И, кстати, в первом варианте рукописи доктора звали не Джекил, и даже не Джек Килл, – как во втором варианте, – а Джек Кэтч‹$FИмеется в виду роман Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Игра слов: «Kill» – убивать. «Jack Ketch» – палач. «Hide» – прятаться. Здесь – «прячущийся».›. Название, как и сам роман, полны метафор. Прочтите его внимательно, Александр Евгеньевич. Он о вас. Позже Стивенсон рассказал вашу историю своему знакомому, тоже писателю, Оскару Фингалу О'Флаэрти Уилсу Уайлду, и в тысяча восемьсот девяносто первом году Уайлд закончил свой «Портрет Дориана Грея». Этот роман тоже о вас. – Леонид Юрьевич затянулся последний раз, затоптал окурок и продолжил: – Точнее, о человеке, захотевшем жить вечно. Так и случилось. Грей перестал стареть, вместо него старел портрет. Так вот, под портретом Уайлд подразумевал вашу, Александр Евгеньевич, душу. А теперь вспомните, чем заканчивается каждая из четырех вышеназванных книг?
– Смертью главного персонажа, – пробормотал Саша.
– Именно. И Шекспир, и Гете, и Стивенсон, и Уайлд знали, что ничем не могут помочь Гончему. Их книги были скорее напоминанием вам и предупреждением всем остальным – Зло хитрее любого из смертных. Кстати, – Леонид Юрьевич посмотрел по сторонам. – Раз уж мы все равно разговариваем, не могли бы вы все-таки опустить руку? Люди ведь смотрят, неудобно. Могут не так понять. И потом, если бы я решил кинуться на вас с ножом, поднятая рука меня не остановила бы.
– Пожалуй. Саша опустил руку. Но продолжал внимательно следить за собеседником.
– Так вот, – удовлетворенно продолжал Леонид Юрьевич. – Мой оппонент поступил очень разумно. Он предупредил вас о предстоящем несчастье, а затем толкнул под машину. Вы должны были поверить в то, что это сделал я. Отсюда вывод: именно я – ваш противник. Я, а не он.
– Я в это поверил, – сказал Саша.
– Значит, его трюк удался, – пожал плечами собеседник.
– Не знаю, – пробормотал Саша. – Я уже ничего не понимаю. Кому из вас верить, кому не верить.
– А вы прислушайтесь к своей душе. Предвестник может обмануть разум, но не душу. Душа никогда не лжет. И еще… – Он сунул руку за пазуху и достал небольшую склянку. – Смотрите. – В склянке плескалась прозрачная жидкость. – Знаете, что это?
– Откуда же мне знать? Кислота. Или водка.
– Прошу прощения. – Леонид Юрьевич откупорил склянку, сделал два шага вперед и оказался в полуметре от Саши. – Понюхайте.
– Зачем?
– Понюхайте, понюхайте. Саша взял склянку из рук собеседника, понюхал.
