Не считая польских названий улиц и магазинов и общей атмосферы обветшания, разницы между Цешином и его чешским побратимом не наблюдалось. Снежные улицы оживляли толпы празднующих Новый год и тех, кто отправлялся в церковь и возвращался из нее. Руди влился в их поток.
Проходя одну церковь, он свернул и толкнул двери. Она была забита, и ему пришлось стоять сзади в толпе поляков, с хлюпаньем переминавшихся на талом снегу. Через некоторое время появился Дариуш и встал рядом.
– Они продали нас венграм, – тихо сказал Руди. Дариуш пожал плечами.
– В следующий раз венгров продадут нам, – пробормотал он. – Зоновцы думают, что они такие праведные, но их тоже можно покупать и продавать, как и всех. В конце концов, все равны.
Руди посмотрел на него.
– Они украли мой паспорт.
Дариуш кивнул.
– Всегда так делают. Мы раздобудем другой.
– Венгры получили Посылку.
– Это тоже иногда случается, – он поднял руку и похлопал Руди по плечу. – Но ты в порядке. Это главное.
– Я не в порядке.
– Знаю, – у Дариуша был грустный вид. – Знаю. Пошли домой, а?
Только потом, на переднем сиденье «мерседеса» Дариуша, глядя на необыкновенно чистые полосы магистрали, петляющей навстречу Кракову, Руди сунул руку в карман парки и обнаружил, что каким-то образом покинул отель с часами Яна.
Последний скачок Лео
1
1 ноября, вопреки глобальному потеплению, из области высокого давления над Скандинавией спустились на плотных изобарах крошечные частички снега, твердого, как молочное стекло.
Три дня подряд множество маленьких государств Северной и Центральной Европы медленно исчезали под жестким блестящим покрывалом. В некоторых отдаленных областях и в районах с плохим местным управлением села, а иногда и целые городки оказывались совершенно отрезаны от мира. Люди пробивались на работу с боем, а кое-где школы и офисы были вынуждены вовсе закрыться, когда кончилось топливо для котлов, работающих на нефти, потому что танкеры не могли доставить груз.
В полночь 4 ноября господин Альбрехт закончил смену и повел старый скрипучий оранжевый трамвай в новенькое депо рядом с железнодорожным вокзалом Потсдам-Штадт.
Уже час, как единственным пассажиром трамвая оставался человек, который съежился на заднем сиденье, прислонившись головой к окну и скрестив руки на груди в беспокойном сне.
Мистер Альбрехт вышел из кабины, забросив сумку на плечо, и пошел вдоль замызганного бока вагона к задним дверям.
Внутри он какое-то время постоял над единственным пассажиром. Спящий человек укутался в длинное утепленное пальто с мокрым от слякоти краем, накинув капюшон. Под капюшоном мистер Альбрехт заметил шарф вокруг нижней половины лица. Он дотронулся до его плеча и мягко тряхнул.
– Эй, приятель.
Спящая фигура зашевелилась.
– Мм?
– Как по мне, можешь оставаться, – сказал господин Альбрехт. – Но сегодня этот трамвай больше никуда не идет.
Фигура подняла глаза, мутно заморгала.
– Где?..
– Депо Потсдам-Штадт.
Глаза – а это все, что видел господин Альбрехт, – сузились.
– Черт. Я должен был сойти в Бабельсберге. Мне нужно на Роза-Люксембург-штрассе.
– Придется взять такси.
Пассажир покачал головой.
– На такси нет денег.
Господин Альбрехт вздохнул. Сунул руку в карман и достал сложенную банкноту в пять марок.
– Вот, – он сунул банкноту в перчатку пассажира. – Потом можешь вернуть, – он показал на большой ярко освещенный ангар депо, ряды трамваев. – Просто оставь в главном офисе и скажи, что это Альбрехту. Здесь меня все знают.
Пассажир пробормотал «спасибо», взял из-под сиденья большую, тяжелую на вид спортивную сумку и сошел с трамвая. Господин Альбрехт смотрел, как он постепенно исчезает в белом завывании за воротами депо, и покачал головой: не много у него шансов найти такси в такую погоду.
Был уже почти час ночи, когда он вернулся в свою квартиру на Вольтер-Вег, выходящую на ненавистную колючую проволоку на границе, проложенную этими чертовыми новопотсдамцами, чтобы не пускать людей в свое карманное королевство, – но жена все еще ждала, накрыв ужин на столе, полная терпения, приобретенного благодаря многолетнему опыту.
Господина Альбрехта просили никогда не упоминать о другой его работе, как бы редко она ни случалась, но в день свадьбы он дал себе клятву, что в его браке не будет места секретам, так что, когда он доел и взялся за кофе, он рассказал жене о спящем пассажире, которого привез в депо.
– Какой он был? – спросила жена.
Господин Альбрехт только видел глаза и слышал голос пассажира, но он водил трамвай по Потсдаму двадцать три года, а за это время можно перевидать все и кое-чему научиться.
– Он был очень молодой, – сказал господин Альбрехт.
* * *В дверном проеме недалеко от трамвайного депо Руди достал пять марок, которые ему дал стрингер в трамвае. Развернув, он поднял банкноту к свету уличного фонаря и прищурился, чтобы прочитать время и место, написанные с краю мелкими буквами карандашом. Затем достал из кармана конверт со штемпелем и надписанным адресом, запечатал банкноту и вышел из подъезда. Шагая по улице, бросил конверт в почтовый ящик и предоставил избавляться от улик немецкой почтовой службе.
* * *Старше Берлина на два столетия, Потсдам изначально был славянской рыбацкой деревушкой на берегу реки Хафель. Его название – по крайней мере, славянское – Подступим – впервые упоминается в 993 году н. э., когда его хартию подписал Отто III.
В 1660 году Фридрих Вильгельм построил себе у реки летний дворец и соединил с Берлином дорогой, вдоль которой росли липы. Фридрих Великий подарил городу Сан-Суси – один из величайших дворцов своего времени. Сюда к нему в 1747 году приезжал играть Бах, а через три года он спорил здесь о философии с Вольтером.
Почти два века спустя бомбардировщики союзников практически уничтожили сердце города, а к концу войны в Шлосс Цецилиенхоф встречались Трумэн, Черчилль, Сталин и Эттли и решали, как лучше поделить Германию. Потсдам попал в Советский сектор, в 1961 году Берлинская стена отрезала его от Запада, оборвав дорогу Фридриха Вильгельма там, где она пересекала Хафель.
Некоторое время спустя, после того как Потсдам стал под коммунистами грязным и обшарпанным, после того как Мирная революция принесла хоть какую-то долгожданную перестройку, после того как мир проснулся от похмелья в новом тысячелетии, группа анархистов, занявших сквот возле Гегель-алли, объявила свой дом независимым государством.
При этом они лишь сделали то, что многие годы с разным успехом делали по всему миру сотни других групп. Они выпустили паспорта, напечатали собственные деньги, ввели собственные налоги – хотя это, конечно же, были прискорбные и временные, но необходимые меры, чтобы защитить новую страну от поползновений внешнего мира. Все задумывалось как оскорбительный жест властям, но, к ужасу анархистов, идея перекинулась на соседнее здание. А потом еще на одно. И еще.
Анархисты были вынуждены создавать комитеты, чтобы контролировать финансы, питание, энергию, воду и канализацию. Периодические нападения пьяной бритоголовой молодежи вынудили их создать пограничную службу. Необходимость координировать ремонт зданий требовала какого-то рабочего комитета.
