Не считая сегодняшнего произвола – на который он уже планировал апокалиптический ответ, – утро, как правило, было довольно тихой порой. Пристрастие Внуков к промышленным объемам пива и шнапса, а также нередко к веществам, еще не одобренным для употребления людьми, означало, что утро здесь было по большей части временем интроспекции, а не насилия. Капитан правил своей половиной Муниципалитета железной рукой – стремившейся к справедливости, но все же в конце концов железной. Он разделил своих последователей на дозоры, и горе любому, кто предавался роскоши любого стимулятора сильнее кофе менее чем за двенадцать часов до следующего своего дозора.
Так что, когда этим утром начался ракетный обстрел, все его люди были начеку, в здравом уме и твердой памяти и выполняли свои обязанности на максимуме возможностей, как и должно быть, и продолжали выполнять их и сейчас, спокойно и методично. Конечно, как только их Дозор закончится, они сделают все возможное, чтобы нажраться в стельку…
Капитан Тодт считал себя настоящим полководцем. Альдо научил его дисциплине и пониманию ее ценности, и теперь эти уроки окупались. Когда война с Ревизионистами завершится и Муниципалитет снова объединится, возможно, тогда они расслабятся. Но не сейчас.
Еще Альдо научил его доверять чутью, но совет Альдо не помогал, когда он ходил по коридорам своего королевства с необычным чувством, что за ним следят. Сопровождавшая его группка советников и лейтенантов как будто ничего не замечала.
План Альдо объединить, поглотить или попросту уничтожить все остальные футбольные банды Берлина достиг своего апофеоза, когда он решил, что его новой армии нужна своя страна, и тогда остановил свой выбор на Муниципалитете – старом районе типовой застройки в нескольких минутах езды на машине от новеньких лощеных кварталов Восточного Крейцберга.
Муниципалитет – это четыре огромных жилых здания, расставленных по углам квадрата размером с футбольный стадион. В прошлом тут были парк, игровая площадка, места, где дети катались на своих велосипедах BMX и скейтбордах, но бывшие жильцы переехали в новые комплексы вокруг города, и теперь тут было почти пусто. Нескольких анархистов и «зеленых», что еще проживали в этих краях, как ветром сдуло, когда Альдо привел свой народ к земле обетованной. Но, как и Моисею, Альдо не было суждено самому жить на земле обетованной. Буквально через день после того, как Внуки захватили корпуса и укрепили их против властей, которым хватало дел поважнее, чтобы переживать из-за того, что из пары старых жилых зданий вытеснили группу подростков, Альдо скрутили на улице, и адвокат сообщил ему, что ему грозит пожизненное.
Заняв его место, Капитан вместе с Двадцаткой настроился превратить Муниципалитет в политию, о которой мечтал Альдо. И семь лет все шло замечательно. Под Капитаном Внуки перешли от рэкета к наркотикам, проституции и нелегальному оружию. Они старались ладить с городскими властями, чтобы свести визиты полиции к минимуму, они хорошо зарабатывали, их ряды пополнялись.
А потом прибыл Плавун, и началась гражданская война.
* * *Хотя на деле война длилась всего неделю, но кровопролитие было страшным. Последователи Хавьера потеряли больше половины людей, Капитан – примерно столько же. После этого все свелось к вооруженному противостоянию, перемежаемому вспышками насилия. После нескольких напряженных моментов вначале власти решили держаться от ситуации подальше и возобновить переговоры с теми, кто выживет. Позволить Внукам проредить собственные ряды, рассуждали они, – только разумная экономия средств и сил.
После многочисленных схваток Капитан наконец завладел Корпусами 1 и 2, Хавьер занял 3 и 4, и теперь две группы взирали друг на друга через безрадостный пустырь со ржавеющими тренажерами, каруселями, бетонными велосипедными рампами и скейтбордными ямами – время от времени перекрикивались, время от времени делали вылазки на чужую территорию.
Для Капитана война была не иначе как катастрофой. Ему нужно было управлять крупной и многосоставной криминальной сетью, а весь последний год у него не хватало на это сил. Банды из других городов, почуяв новые возможности, начали переезжать в Берлин, пока отвлеклись Внуки. Уже половина рэкета Капитана перешла к чеченским пришлецам из Гамбурга, а наркобизнес почти целиком отвоевали разношерстные мафиозные организации со всей Великой Германии.
Он сидел за столом в кабинете, хватался за трубки телефонов, наблюдал, как империя, которую основал Альдо и в которую он вложил столько сил, рассеивается, как туман, и ничего не мог поделать. Власть Внуков в берлинском преступном мире покоилась на насилии и численности, и пока они увязли в этой борьбе, он мало что мог сделать, чтобы остановить развал. Стоит ему выслать на дело значительное количество людей, как Двадцатка с его помощниками наводнит капитанскую половину Муниципалитета – и конец сказки.
Закончив обход, он спустился в рефекторий и сидел там в одиночестве с чашкой кофе, таращась в пустоту. Годы назад, когда Муниципалитет только строился, архитекторы хотели, чтобы каждый корпус был самодостаточным микрокосмом общества – почти аркологией – с магазинами, детскими садами и кафе. Эксперимент, по большей части, тихо провалился. Кафе разорились, у детских садов кончилось финансирование, магазины закрылись. Жильцов разнесло по новым ленточным застройкам в сельской местности, корпусы начали приходить в запустение и упадок.
Внуки это изменили. Они заново открыли детские сады, превратили кафе в спартанские, но терпимые столовые. Даже сняли рулонные ворота с некоторых магазинов и использовали их главным образом в качестве ширм для продажи ворованных товаров или наркотиков. Наличие потенциальной армии почти в две тысячи человек, готовой отразить любые действия властей, останавливало polizei от вмешательства и разжигания войны, так что магазины процветали. Внешне со стороны казалось, что Муниципалитет расцвел заново. Если только закрыть глаза на вездесущую криминальную атмосферу.
Услышав что-то за спиной, Капитан обернулся и осмотрел рефекторий, но никого не увидел. Только ряды пустых стульев и столов.
Он допил кофе и отнес чашку обратно на стойку – дисциплина во всем, затем спустился в вестибюль здания, одолев десять пролетов. Вестибюль тускло освещался фонарями на батареях – огромную стеклянную стену, выходившую в центр комплекса, забили, забаррикадировали и укрепили, а на случай лобовой атаки со стороны Ревизионистов здесь всегда располагался расчет с рельсовой пушкой Гатлинга. Окна на нижних этажах, вплоть до пятого, заложили кирпичами, а комнаты густо оснастили противопехотными минами. Капитан предполагал, что Двадцатка по другую сторону Плаца пошел на те же меры. Он поболтал с расчетом рельсовой пушки, сказал пару слов поддержки, убедился, что у них достаточно
