Восемь полицейских, приехавших на облаву, оказались запертыми внутри, и когда прибыло подкрепление, толпа взбунтовалась. Завязалось побоище. В ход пошли урны и кирпичи против полицейских дубинок. Винсент застыл, словно пригвожденный к месту. Столкнувшись с громадой происходящего, с истинно революционным порывом защитить свое право быть тем, кто ты есть, он не мог даже пошевелиться. Его как будто парализовало. Будь собой, говорила ему тетя. Выходит, вот кто он есть на самом деле: человек, который боится выдать себя? Жалкий, трусливый кролик? В эти мгновения Винсент искренне себя презирал.
– Что ты стоишь? – крикнул кто-то. – Сделай хоть что-нибудь!
Рядом с ним полицейский избивал бездомного парнишку из Кристофер-парка. Мальчик не сопротивлялся, только пытался защитить лицо, закрывая его руками. Без всяких раздумий Винсент рванулся вперед и оттолкнул полицейского. Потом на секунду закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, и на полицейских обрушился град камней. Избитый парнишка уковылял прочь, и разъяренный полицейский, упустивший добычу, набросился на Винсента и сбил его с ног. Винсент упал и ударился головой об асфальт. Гарри встал над ним, заливаясь истошным лаем, готовый вцепиться в глотку любому, кто посмеет приблизиться к его хозяину, но Винсенту хватило ума подняться и увести пса. Они бежали по Западной Четвертой улице, то по тротуару, то прямо по проезжей части, уворачиваясь от машин. Винсент разбил голову, когда упал. Из глубокой раны над левым ухом хлестала кровь.
Он отвел Гарри домой и поплелся в травмпункт при больнице Святого Винсента. В ближайшие дни туда обратится немало раненых – беспорядки в городе утихнут не сразу. У Винсента было сотрясение мозга, и рану, сказали, придется зашить, и еще надо бы сделать рентген правой кисти, она как-то нехорошо выгнулась, когда он упал. Винсента отвели в кабинет и передали заботам интерна.
– Что вы с собой сделали? – спросил высокий плечистый интерн.
Винсент поднял глаза и увидел Хейлина Уокера в хирургическом облачении и с беспокойством в глазах.
– Я ничего с собой не делал, доктор Уокер. В городе беспорядки.
И тут Хейлин его узнал.
– Ты! – Он так крепко обнял Винсента, что тот поморщился от боли.
– Ты точно врач? – спросил Винсент. – Ты уверен?
Хейлин улыбнулся. Его улыбка была все такой же приятной и искренней, как в пятнадцать лет.
– Уверен. Меня уже приняли на работу в Бет-Исраэл, буквально вчера стало известно.
Он мастерски наложил швы, причем проделал все быстро, поскольку его дожидались другие пациенты, нуждавшиеся в неотложной помощи.
– Ну вот. Когда заживет, будет почти незаметно. Теперь давай руку, все-таки надо ее загипсовать. Потом станет как новенькая, но в первое время будет болеть.
– Мне еще повезло. Там такое творится!
Хейлин вдруг смутился, но все-таки превозмог свою гордость и спросил:
– Как там Френни?
– А тебе не все равно? Если вспомнить, что ты так спокойно ее отпустил.
Хейлин как-то странно взглянул на Винсента и присел рядом с ним на кушетку.
– В жизни хоть что-то бывает так, как нам хочется?
Винсент слез с кушетки и направился к двери. Хейлина ждут пациенты, сейчас не время пускаться в философские рассуждения. Но перед тем как уйти, Винсент все же сказал:
– Если ты такой умный, то не трать время зря, когда где-то есть человек, которого ты любишь.
Когда Винсент вернулся домой, Френни заставила его лечь в постель и приложила к его голове пакет со льдом.
– Угораздило же оказаться в неподходящее время в неподходящем месте, – отшутился Винсент, но в ту ночь он кое-что о себе понял. Что-то в нем перевернулось, и он больше не чувствовал себя неизбывно одиноким. Он стал частью чего-то, что было несоизмеримо масштабнее его самого. И сейчас он думал не о себе, он думал об Уильяме. Думал о том, как его защитить.
– Не звони ему, – сказал он Френни. – Он сейчас у отца, в Саг-Харборе. Я не хочу, чтобы он волновался.
Но Уильям и сам обладал ясновидением и сразу почувствовал: что-то случилось. Он включил телевизор, и по всем каналам шли новости о беспорядках в Нью-Йорке. Он примчался на следующий день, рано утром, на стареньком джипе отца. Бросил машину под знаком «Стоянка запрещена» и побежал к дому Оуэнсов. Френни открыла ему дверь, пригласила в гостиную и рассказала о том, что случилось вчера. Уильям слушал, мысленно проклиная себя за то, что его не было рядом с Винсентом.
Он поднялся наверх и постучал в дверь спальни Винсента. Не дождавшись ответа, он крикнул:
– Я никуда не уйду, пока ты мне не откроешь.
Винсент открыл дверь с таким видом, что Уильям поначалу застыл в потрясении. Потом он обнял Винсента и вновь отстранился, чтобы присмотреться к нему получше.
– Мы уезжаем из города, – сказал Уильям.
Он нашел чемодан Винсента и принялся, не глядя, бросать в него вещи – первое, что попадалось под руку.
– Зачем уезжать? – безучастно спросил Винсент. – От себя все равно не убежишь.
– Конечно, нет. Зачем бы нам убегать от себя?
Винсент рассмеялся. Он был согласен.
– Совершенно незачем.
– Я рад, что ты тоже так думаешь, Винсент. Потому что я тот, кто я есть, и не хочу быть кем-то другим. Я не хочу прятаться и отрицать свое «я». Сейчас я тебя отвезу к человеку, которому приходилось скрываться всю жизнь.
– И кто это? – спросил Винсент.
Уильям открыл дверь спальни. Время пришло. Им пора ехать.
– Мой отец.
Они приехали в Саг-Харбор, где семья Уильяма владела собственным домом на протяжении нескольких сотен лет. Изначально это был летний коттедж, простая дощатая постройка без всяких архитектурных изысков, но с большими верандами с видом на океан и остров Шелтер. Потом дом утеплили и провели отопление. Теперь отец Уильяма жил там круглый год. Он был высоким, весьма представительным мужчиной, и Винсент заметил, что Уильям во многом похож на отца не только внешне, но и по невозмутимым, спокойным манерам, за которыми скрывалось горячее, страстное сердце.
– Уильям частенько садился в лодку во время шторма и греб до острова и обратно, просто чтобы проверить, получится у него или нет. Однажды был ураган. Я его предупреждал, что сегодня не надо соваться в море. Но он меня не послушал. Он всегда был упрямым. – Отец Уильяма встретил их на краю огромного зеленого луга. Он обнял Уильяма, потом так же тепло и радушно обнял Винсента. Он явно был рад их приезду. – Мой сын с детства был храбрым, и все это знали. Я всегда завидовал его храбрости. Сам-то я никогда смелостью не отличался.
Они прошли через луг, прошли по тенистой аллее мимо маленького кладбища, где похоронено не одно
