Неподалеку отсюда до сих пор растет дерево, на котором вешали ведьм, приговоренных к смерти отцом ребенка Марии Оуэнс. В 1692 году его назначили главным дознавателем на судах над ведьмами. Он приговорил к казни через повешение девятнадцать ни в чем не повинных человек, не предоставив суду никаких доказательств, кроме собственных домыслов. Осужденные женщины якобы превращались в ворон. Осужденный мужчина был пособником дьявола. О жестокости и непреклонности судьи Хаторна ходили легенды. Он не желал слушать показания защиты, заранее убежденный в виновности обвиняемых, и осуждал их на смерть – властью, якобы данной Богом, – и тем самым навлек проклятие и на себя самого, и на весь свой род. Все имущество казненных поступало в распоряжение суда и распределялось, как судьи считали нужным. Хаторн женился на девочке-квакерше четырнадцати лет от роду, которая родила ему шестерых детей. Он соблазнил юную Марию Оуэнс, круглую сироту без родственников или опекунов, которая в силу своей неопытности и наивности верила, что он ее любит. Но для него это была лишь забава.
Прикрывая глаза ладонью, Джет смотрела на небо. Она не сразу заметила человека, наблюдавшего за ней, но как только заметила, сразу вскочила на ноги. Сердце бешено колотилось в груди. Только теперь она поняла, что проклятое дерево, на котором вешали ведьм, вот оно – совсем рядом. У нее закружилась голова. Кровь застучала в висках. Кровь обвинителя и обвиненных. Наблюдавший за ней мужчина не сдвинулся с места. В руках он держал букет бледных нарциссов. Они смотрели друг на друга – два человека на пустынном кладбище. Не дожидаясь, когда преподобный Уиллард шагнет вперед и обвинит ее во всех смертных грехах, назовет ее ведьмой и дьявольским отродьем, погубившим его сына, Джет бросилась бежать. Она бежала так быстро, что не слышала ничего, кроме свиста ветра в ушах. Ей хотелось умереть и лежать рядом с Леви, но она была еще жива и поэтому убежала. Она не остановилась у автовокзала, не стала ждать автобус. Она сама не заметила, как оказалась на улице Магнолий.
Она постучала в дверь дома тети Изабель. Внутри горел свет, но дверь никто не открыл. Джет обошла дом и нашла тетю в саду. Вернее, в теплице. Изабель, кажется, совершенно не удивилась, увидев племянницу.
– За нарциссами могла бы прийти и ко мне, – сказала она, когда Джет вошла в теплицу.
И действительно, весь задний двор густо зарос нарциссами, словно там разлилось желтое море. Джет заметила, что тетин сад явно опережает время по календарю. Глициния уже зацвела, вьющиеся розы налились бутонами.
– У тебя такой вид, словно ты видела привидение, – сказала Изабель.
– Я встретила отца Леви.
– Преподобный Уиллард не владеет кладбищем и не владеет городом. Как и у любого другого, у тебя есть право почтить память Леви.
– Мне бы хотелось его забыть, – тихо проговорила Джет.
– Правда?
– Хочу стереть память о нем. – Джет пристально посмотрела на тетю. – Помоги мне, пожалуйста. Я знаю, ты можешь. Я тебе заплачу.
Джет расплакалась.
– Джет, если я сотру тебе память, это будешь уже не ты.
– И хорошо! Я не хочу быть собой. – Джет уселась на деревянную скамью, сложив руки на коленях. – Френни думает, я выпила чай для смелости.
– Ты его и выпила, – сказала ей тетя.
Она сделала знак племяннице, мол, пойдем в дом. На заднем крыльце топталась какая-то женщина.
– Ой, мисс Оуэнс, – сказала она, увидев Изабель. – Вы не уделите мне пару минут?
– Вам придется чуть-чуть подождать, – ответила Изабель. – Посидите пока на крыльце. Я вас позову.
Они с Джет вошли в кухню, и Изабель поставила чайник.
– Не хочу заставлять эту женщину ждать, – сказала Джет.
– Она ждала двадцать лет, когда ее полюбит муж, так что она вполне в состоянии подождать еще двадцать минут.
Изабель заварила чай и налила и себе, и Джет.
– Знакомый вкус? – спросила она.
– Я его и пила.
– Ты попросила чай для осторожности, но я дала тебе этот. Тебе нужна была смелость. И она у тебя есть.
Джет рассмеялась и допила чай. Вот, значит, какая смелость на вкус!
– Если забудешь кусочек прошлого, забудешь и все остальное. Вряд ли ты этого хочешь.
Джет поднялась из-за стола и обняла тетю, удивленную столь неожиданным проявлением чувств.
– Меня ждет клиентка, – сказала Изабель. – Тебе пора ехать домой.
– Муж полюбит ее?
– А ты бы хотела любви, которую пришлось покупать? – спросила Изабель.
Она позвонила Чарли Мерриллу, который приехал на стареньком микроавтобусе и отвез Джет на автовокзал. По дороге она попросила его сделать небольшой крюк. Ворота кладбища были заперты на замок, но Чарли знал, как вскрыть замок отверткой. Он открыл Джет ворота, а сам уселся дожидаться ее в машине, слушая трансляцию баскетбольного матча по радио.
Уже смеркалось, и Джет была рада, что знает дорогу. Она пошла напрямик, по высокой траве, что как будто светилась в бледнеющем вечернем свете. Да, у нее тоже есть право на память.
Здесь покоится жизнь, которую я могла бы прожить. Здесь покоится человек, которого я любила бы до конца своих дней. Здесь покоятся все часы, дни и годы, которые мы могли бы провести вдвоем.
Джет подошла к могиле Леви и встала на колени. На надгробном камне лежали два букета нарциссов. Преподобный Уиллард не выбросил ее цветы.
Она снова легла рядом с Леви и сказала ему, что никогда не простит этот мир, который его у нее отобрал, но все равно будет жить дальше. Ничего другого ей не остается. Она живая. Обратно она возвращалась уже в темноте, ориентируясь на свет фар, которые Чарли включил специально для нее.
– Все хорошо? – спросил Чарли Меррилл, когда она села в машину.
В салоне пахло каплями от кашля и теплой фланелью.
Джет кивнула.
– Теперь мне пора на автобус.
Чарли привез ее на автовокзал, и она успела на последний автобус. На прощание он вручил ей бумажный пакет. Внутри был маленький термос и что-то завернутое в вощеную бумагу.
– Твоя тетя передала чай. И, как я понимаю, кусок пирога.
Джет обняла старика, к его несказанному удивлению.
– Она хорошая женщина, – сказал он, как будто кто-то ему возражал. – Всякий, кто ее знает, скажет тебе то же самое.
Он дождался, когда автобус отъедет от здания вокзала. Скорее всего, Изабель попросила его проследить, чтобы все было нормально, а он всегда выполнял ее просьбы. Двое его сыновей одно время крепко сидели на героине; один в двадцать лет загремел в тюрьму, второй чуть не лишился рассудка из-за наркотиков. Изабель вылечила их обоих какой-то микстурой домашнего приготовления. В течение двух недель она каждый вечер приходила к Чарли домой, хотя все в городе знали, что Изабель Оуэнс не ходит
