– Ладно, – сказала Эйприл. – Может быть, ты действительно не понимаешь. У меня родилась Реджина. Она твоя дочь.
Винсент в замешательстве смотрел на Реджину за стеклами теплицы. Она рвала пурпурную эхинацею для Уильяма. В саду тети Изабель эти цветы были повсюду. Их использовали для лечения скарлатины, малярии, дифтерии, заражения крови и обычной простуды. Уильям с поклоном принял букет, и Реджина весело рассмеялась.
– Неужели ты не узнаешь в ней себя? – спросила Эйприл.
– Ты говорила, ее отец утонул.
– А что я должна была говорить? Что я спала с дальним родственником, которому было четырнадцать лет, и нам не хватило ума использовать презерватив? Но зато появилась она. Наш общий ребенок. Наследница двух ветвей рода. Одаренная силой в двойном размере. Беда только в том, что и жить она будет в два раза быстрее. Я это видела, когда она была маленькой. И мне кажется, Френни тоже видела, когда мы приезжали к вам в Гринвич-Виллидж.
– Френни? – Винсент вдруг запаниковал.
– Не бойся. Она не знает, что ты ее отец. Те чары, которые мы на нее наложили в библиотеке, чтобы она не узнала, чем мы занимаемся, действуют до сих пор. Но она видит людские судьбы. И она знает, что Реджи суждена короткая жизнь. К сожалению.
Винсент сидел как громом пораженный.
– Ты уверена?
Эйприл расплакалась.
– Я стараюсь, чтобы она была счастлива. Она вырастет, станет взрослой, это я знаю точно. Но никому не дано знать время, отпущенное нам судьбой.
– Что ты ей скажешь? – спросил Винсент. – Обо мне?
– Скажу, что ты ее дядя и что ты ее очень любишь.
Винсент кивнул. Он был печален и очень серьезен.
– Уже поздно о чем-то жалеть, – сказала Эйприл. – Наверное, надо было сказать тебе раньше, но ты как-то не проявлял интереса к таким вещам. Ты был мальчишкой. «Жизнь – это хаос», – так сказала мне Изабель, когда я решила оставить ребенка. Но ничего не поделаешь, надо жить. И она оказалась права. Я рада, что ты наконец-то влюбился.
– Ты знаешь, что это для нас невозможно, – напомнил ей Винсент.
– Чушь, – сказала Эйприл, потому что в то лето она была влюблена в него до безумия. Ее первая и единственная любовь, между прочим. Любовь всей ее жизни. И ничего страшного не случилось. Наоборот, случилось прекрасное. Их дочь. – Просто нам нужно упорнее сражаться за то, что нам нужно.
Уильям с Реджиной вернулись к столу, держась за руки и распевая на два голоса свой вариант «Я бродил по ночам». Уильям держал в руках букет пурпурно-алых цветов.
У меня был сад, а в саду – морковь, и высокое дерево, и твоя любовь.
– Наверное, пора подавать десерт, – сказала Эйприл. – Если бы я знала, что вы придете, я испекла бы шоколадный торт с ромом по рецепту тети Изабель. А так у нас будет малиновый пудинг.
– Я думала, ты напечешь макаронов, – погрустнела Реджина. Это было ее любимое печенье. – Винсенту с Уильямом они бы понравились.
– Времени было мало, – сказала Эйприл.
– Когда-нибудь я тебя угощу макароном прямо из Парижа, – сказал Винсент Реджине. – Но сегодня у нас будет пудинг, и хорошо, что не пудель.
Реджина рассмеялась и забралась к нему на колени – искренний, непосредственный ребенок, вполне довольный собой и жизнью.
– Спой мне что-нибудь, – попросила она. – Я хочу тебя помнить, когда ты уедешь.
Винсент погладил ее по голове. У нее были черные прямые волосы – в точности как у него – и неотразимая очаровательная улыбка. Во всяком случае, Винсент был очарован.
– Я пришлю тебе запись, – сказал Уильям. – Может быть, даже пластинку. Если уговорю Винсента ее записать.
Реджина радостно захлопала в ладоши.
– Я буду слушать ее каждый вечер. Когда мама купит проигрыватель.
– Мы пришлем тебе проигрыватель, – сказал Винсент.
– Сделай мне одолжение, – сказала Эйприл. Она как раз вышла из дома с большим подносом, на котором стоял малиновый пудинг и чашки с кофе, и услышала последние слова Винсента. Она хорошо его знала. Она знала, как легко он забывает все важное для других. На запах сахара и малины слетелись пчелы, и Эйприл пришлось отгонять их рукой. – Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать.
Джет села в автобус, никому ничего не сказав. Было первое марта, день рождения Леви. Цвели форзиции. Джет поехала в черном платье, повязав голову черным шелковым шарфом. Не так давно Рафаэль неожиданно ей сообщил, что снял для них номер в отеле «Плаза» на целую ночь. И только когда они поднялись на седьмой этаж, она поняла, что он снял номер 708. Она сказала, что лучше бы это был другой номер, их собственный. Не связанный ни с какими воспоминаниями.
– Леви – это одно, а мы с тобой – совершенно другое, – сказала она. – Даже если я езжу к нему на могилу, это никак не касается нас.
Сойдя с автобуса, она не стала брать такси. Пошла пешком через поля, где нарвала нарциссов цвета свежевзбитого масла. Она связала букет синей лентой. Было свежо и прохладно, бледное солнце в голубом небе светило как будто вполсилы. Две мили до кладбища Джет шла пешком вдоль дороги, прячась за буйно разросшимися придорожными кустами всякий раз, когда мимо проезжала машина.
У кладбищенских ворот стоял катафалк, но он сразу отъехал. Видимо, похороны уже завершились. На кладбище, в его старой части, не было ни души. Джет знала многие имена, выбитые на надгробных камнях: Портеры, Кокеры, Патманы и Шепарды. Имена часто сопровождались определениями: «доблестный», «добрый», «отзывчивый», «стойкий» – словно безутешные близкие стремились увековечить все добродетели усопших. Может быть, подлинные, может быть, только воображаемые. Приближаясь к участку семейства Уиллардов, Джет еще издали увидела каменного ангела на могиле ребенка по имени Риджен Уиллард, прожившего всего один день.
Могила Леви располагалась на самом краю участка, примыкавшего к сочному зеленому лугу. Джет положила цветы на простое каменное надгробие. Леви было восемнадцать. Его жизнь только начиналась. Враз обессилев, Джет легла на траву рядом с могилой. Она по-прежнему носила кольцо, которое ей подарил Леви, хотя то мгновение, когда он попросил ее закрыть глаза и вручил свой подарок, теперь казалось таким далеким, словно с тех пор прошли тысячи лет. Они так мало пробыли вместе, встречались раз двадцать, не больше, но ведь и мир был сотворен за считаные дни. Она представляла, что Леви сейчас рядом с ней, в его неизменном черном пиджаке. Многие Хаторны похоронены здесь же, на этом кладбище. Предки не только Уиллардов, но и Оуэнсов тоже. Это была неприятная мысль, жуткая и тревожная. Неудивительно, что Оуэнсы хранили в тайне это родство. Неудивительно, что многие Оуэнсы сбежали из Массачусетса. Даже Натаниель Готорн, прямой потомок печально известного охотника на ведьм,
