– С юга на холм поднимается Тиг, – крикнул Скатах с другой стороны загородки. – У него в руках топор.
– Помоги мне добраться до дома, – прошептал Уинн-Джонс. – Я устал и замерз. Ты расскажешь мне твои истории в тепле моей хижины. Я хочу услышать все истории.
– Меня уже просили, раньше, – улыбнулась Таллис. – Кажется, это было целую вечность назад.
– В воспоминаниях детства скрываются древние истины, – тихо сказал Уинн-Джонс. – Соверши это путешествие для меня… а потом опять сделай Лунный Сон. Я помогу тебе всем, чем смогу…
В сумерках появился орел и долго летал над деревней. Дети, подражая поведению птицы, ходили с вытянутыми руками. Юноши разделись и выкрасили себя в белое и черное, подражая узору на перьях хищника; знаком клана был охотничий глаз орла.
Пока все глаза глядели на величественную птицу, парившую высоко в небе, Таллис заметила значительно более мрачную стаю, устроившуюся на высоких деревьях около реки. Одна из птиц, хлопая крыльями, подлетела к высокому ильму, чьи ветви обломали жестокие ветры; осталось только две, торчавшие из верхушки дерева как узловатые рога. Черный аист, черный силуэт на фоне неба, опустился на один из рогов, и вскоре за ним последовали другие. Долгие минуты они наполняли северное небо, а их крики достигали деревни.
Скатах тоже увидел их. Он подошел к Таллис, поплотнее запахнув плащ. Долгие часы он ухаживал за отцом в длинном доме, и сейчас от него сильно пахло дымом.
– Это пророчество? – спросил он.
Таллис посмотрела на него. В его глазах светились участие и привязанность, но, как ей показалось, исчезли любовь и взаимопонимание, которые она разделяла с ним так много лет, пока они искали путь через лес.
– Не знаю, – ответила она. – Но они меня беспокоят.
Он опять посмотрел на птиц.
– Все идут на север, – прошептал он. – Все. И меня что-то гонит за ними…
Таллис кивнула, соглашаясь:
– И я должна туда идти, если хочу найти Гарри. Но сначала я должна сделать Лунный Сон.
Скатах нахмурился, не понимая. Таллис никогда не подпускала к маскам никого.
– Это позволит мне увидеть женщину в земле. Твой отец говорит, что я должна вырезать ее опять. Я не думала, что это так важно, но, возможно, ее отсутствие повлияло на мою способность открывать пустые пути.
– Я помогу тебе, – сказал Скатах и положил свою руку на ее. Таллис благодарно сжала ее пальцами.
– А что с Мортен? – многозначительно спросила она. Девочка вернулась с охоты преждевременно, но поблизости ее не было.
– Мортен моя сестра, и ребенок. Я ее брат из леса, и больше ничего, пока она не станет старше. А к тому времени, когда она достигнет подходящего возраста, меня давно не будет.
– Она это знает?
– Знает. И еще. Все, что я делаю с Мортен, я делаю из-за леса в моей крови. Все, что я делаю с тобой, я делаю из-за любви.
– Я и не догадывалась, – сказала Таллис, – что ты знаешь о Дженвале.
– Я знал, что ты любишь его. Но никогда не чувствовал, что ты перестала любить меня. Так что, с моей точки зрения, все было в порядке.
– Как хорошо, – сказала Таллис с радостью и облегчением. – Как я рада услышать это. И ты совершенно прав.
Она наклонилась к Скатаху и провела губами по нечесаной бороде, росшей у него на щеках. Он обнял ее за талию.
Краем глаза она уловила злое движение. Из-за палисада вылетела Мортен, ударяя на бегу шкуры, растянутые на рамах; ее вымазанные глиной волосы развевались. Она кричала как птица, защищающая гнездо с птенцами.
Теперь Таллис знала, как надо делать маску, и вернулась на поляну с райятуком Лунный Сон, на которой была только вчера. И обнаружила, что райятук исчез, на его месте рос ильм. Массивные, покрытые землей корни достигали краев поляны и вились среди дубов и орешника; они как змеи разлеглись на земле, чувствуя себя хозяевами леса. Почти черный ствол усеивали толстые грибы, глубокие выемки в коре заросли мхом. Дерево гордо вздымалось в вечернее небо; три изогнутых ветки запутались в облаках, все остальные были обломаны. На поляне царила тишина. Воздух наполнял сильный запах травы, поднимавшийся от земли. Света еще вполне хватало, и Таллис ужаснулась силе, которую чувствовала в этой лесной стране мифаго.
Она дважды обошла гигантское дерево. Найдя остатки сломанного тотема, она подобрала их, ощутив их сухую и мертвую поверхность. Скатах ждал в лесу, озабоченно глядя на небо, заполненное черными аистами; еще больше птиц смотрели на землю с голых ветвей.
– Они за тобой или за моим отцом? – прошептал он, когда Таллис вернулась.
– Не знаю. Но каким-то образом они уничтожили райятук. Я надеялась посидеть здесь и сделать маску…
– У тебя есть образ?
Таллис посмотрела на обломок и с радостью осознала, что есть: она держала образ женщины в земле. И образ белой луны. Образ рогов, лошади и улыбки, образ материнского поцелуя. И образ крови, конечно. Образ горящих костей ребенка. Образ дикой всадницы, с белой глиной на длинных волосах, скачущей вокруг погребального огня, на котором лежит ее любимый. Образ кости в теле, раны на теле ребенка, острых обломков костей; рана излечена, кровь засохла.
И Дженвала… милого Дженвала. И он был на образе, его смех, его участие, его готовность принять то, что для Таллис он что-то вроде призрака; он, как и Скатах, был тенью, за которой пришла неодолимая ночь.
Такой нежный, когда любил ее.
Даже когда его сломанное тело последовало за душой в ночной лес, он пытался сражаться: его пальцы согнулись, как если бы он пытался подать ей знак; лицо перекосилось, как если бы он пытался посмотреть на женщину у костра; и искры в глазах – мертвых глазах – слезы, которые молча говорили: я страстно хочу остаться.
Таллис посмотрела вверх, в глаза Скатаха.
– Да, – сказала она. – У меня есть образ.
Она выровняла обломок тотема и сделала из него круг; обтесала так, чтобы стал виден естественный поток линий; проковыряла глаза и рот; раскрасила, подчеркивая женщину в земле; и вот мертвое дерево начало жить и дышать.
Скатах, присев на корточки, зачарованно смотрел на саму Таллис, а не на быстрые пальцы, творившие волшебство.
– Ты действительно одержимая.
– Да.
Красный цвет для щек и крови ребенка, зеленый для тонких линий, белая глина для луны. Все из красок и охры, используемых тутханахами.
– Она уже говорит тебе?
– Она говорит со мной всю жизнь…
И вот она, призрак, женщина в земле. И снег. И память. Белая память, грязная, позорная…
Земля помнит. Снег хранит старые воспоминания.
Нежное прикосновение для нежной смерти.
Я тебя не забуду.
Она закончила. Она держала ее перед собой, глядела
