увидеть комнату. Через узкую щель между шторами пробивалась острая полоска серого света, рассекающая спальню, словно лезвие фантастического ножа. На столике моргали секундами электронные часы, показывая половину шестого утра. В комнате, кроме нее, никого не было, и все же Маринка несколько секунд лежала абсолютно неподвижно, напряженно вслушиваясь в тишину. Вот скрипнула половица в коридоре. Или ей это показалось? «А может, это всего лишь отголосок кошмарного сна?» – подумала она вдруг. Никто не смог бы проникнуть в квартиру совершенно бесшумно. А уж если бы кому-нибудь приспичило копаться в замке, она бы непременно проснулась. Сон у нее всегда был чутким, а уж в таком состоянии тем более. А может быть, это не отголосок сна, а сам сон? Что, если она все еще спит? Маринка медленно открыла глаза, повернула голову. Нож лежал там, куда она положила его ночью. Осторожно протянув руку, Маринка ухватилась за пластиковую рукоять здоровенного, мощного тесака, потянула к себе и… замерла. Что это? На зеркальной поверхности лезвия, словно трещины, разбежались засохшие коричневатые дорожки. Крохотные зубчики – фирменная импортная заточка – забиты чем-то белым. Это кровь? Откуда? Что происходит? Маринка отбросила одеяло и села. Пружины матраса заскрипели. Негромко, но все-таки. Тот, кто находился в квартире, должен был как-то отреагировать на пробуждение хозяйки. Попытаться сбежать или… или напасть на нее. Второго Маринка не очень боялась. Нож в руках придавал ей уверенности. Страх наполнял отчаянной, безумной отвагой. Странно, Маринке никогда еще не приходилось резать даже кур, но сейчас она без колебаний вонзила бы широкое лезвие в любого, кто попытался бы приблизиться к ней. Она сбросила ноги с кровати и встала. Вид у нее был не то чтобы грозный – пижамный костюм не слишком способствует созданию устрашающего облика, – но достаточно решительный для того, чтобы заставить незваного гостя задуматься: а стоит ли? Первым делом Маринка подошла к окну и, отодвинув край занавески, опасливо осмотрела улицу. Честно говоря, больше всего она боялась, что вернулся телохранитель. «Четверки» не было. Если бы Боря уже вернулся, то скорее всего поставил бы машину либо в самом дворе, либо на углу. Ему ведь нужно контролировать подъезд. Он побоялся бы парковаться слишком далеко, чтобы ненароком не упустить жертву. Значит, Боря все еще сидит в милиции. Тогда кто находится в квартире? Второй? Но как ему удалось войти? Маринка осторожно, на цыпочках, пошла к двери спальни. Вроде бы снова что-то скрипнуло? Страх сдавил горло когтистой лапой. Он был холодным и мерзким, как раздавленная лягушка. Маринка судорожно сглотнула и снова пошла к двери. Поджилки у нее тряслись. Перед глазами плыло от страха. Ее всегда удивляли импортные триллеры. Она никогда не понимала, почему герой или героиня, прекрасно осознавая степень опасности, не бежали сломя голову, а шли вперед, как полные кретины? Зачем они лезли в жуткие, заросшие паутиной и пылью подвалы и заброшенные дома? Ей казалось это глупым и надуманным. Теперь она поняла, «зачем» и «почему». Поведение героев оказалось даже более точным, чем она могла себе представить. Их страх был настолько мощным, что не позволял стоять на месте. Надо было идти вперед, пока не столкнешься с неведомой опасностью лицом к лицу. А потом драться, чтобы победить или умереть. Но только не стоять пассивно, даже не зная, с какой стороны подкрадывается смерть. Лучше идти. Так создается хотя бы слабое ощущение того, что ты способен контролировать ситуацию. Стоять на месте стократ страшнее. Поэтому шли они. Поэтому же шла Маринка. Выставив перед собой нож, дрожа от ужаса, каждую секунду вытирая рукавом катящийся по лицу пот. Достигнув двери спальни, она толкнула створку, и та, постукивая колесиками по алюминиевым направляющим, откатилась в сторону, открывая гостиную. Теперь Маринка поняла, откуда взялось это ощущение чужого присутствия. По гостиной плыл табачный дым. И это был дым не ее любимого «Фила Морриса» и не Мишкиного «Парламента», а чего-то невероятно дешевого и потому особенно вонючего. Воспоминание детства. Так, или примерно так, пахла «Прима», которую смолил ее «любимый» папочка. «Беломор», «Прима», «Астра». Вот что это было. Дерьмо. И пахло оно, как дерьмо. Маринка ненавидела этот запах. Он ассоциировался у нее с запахом грубых мужских рук, срывающих с нее одежду, кислой, протухшей капусты и железнодорожных шпал, пропитанных гудроном. С запахом животной злобы и кипятящегося в огромном тазу белья, вечной нищеты и бессмысленного отчаяния, водки и бесстыдной, разнузданной похоти. С запахом детства. Именно им сейчас и пахло в дорого обставленной гостиной. Детством. Чистилищем. На журнальном столике стояла большая хрустальная пепельница. В ней дотлевала сигарета. Маринка подошла ближе. Без фильтра. Сигарету прикурили, положили в пепельницу, и она тлела, наполняя комнату душным омерзительным запахом. Рядом с пепельницей квадратная красная пачка из дешевого картона. По красному полю безвкусно-убогие, отвратительные своей претензией на эстетство, буквы: «Прима». Те самые сигареты. Маринка выпрямилась. Похоже, она сходит с ума. Этого не могло быть. Просто не могло быть. Ее отец не знал, не мог знать, где она. За восемь лет Маринка не написала ему ни одного письма. В кухне заскрипел стул. Он был там, хотелось ей этого или нет. Непонятно как, но ему стало известно, где она. Он вернулся, и ад вернулся вместе с ним. Маринка подняла нож на уровень груди и сказала, стараясь, чтобы голос ее звучал сильно и ровно:
– Уходи! Снова скрип стула. Так скрипят края сломанной человеческой кости, когда их трут друг о друга. Она-то это знает. Помнит. Крадущиеся шаги в коридоре. От кухни до комнаты ровно восемнадцать шагов.
– Оставь меня в покое! Уходи! Маринка вдруг с безнадежной обреченностью поняла: если он сразу не пройдет к двери и не уберется вон, ей придется его убить. Иначе просто не получится. Она не может снова впустить его в свою жизнь. Что угодно, но только не это. Если он не уйдет… Если он хотя бы заглянет в комнату… Шаги все ближе и ближе…
– Я прошу тебя, уходи! – помимо желания в ее голосе прорезались умоляющие нотки. – Оставь меня в покое! Он уже был за дверью. Тень его легла на порог. Еще шаг и… Маринка растерянно опустила нож. Миша стоял, засунув руки в карманы пальто, и пристально смотрел на нее.
– Это ты? – спросила Маринка растерянно. – А где?..
– Кто? – холодно поинтересовался он. – Кого ты ждала?
– Я… никого… – Маринка перевела взгляд на истлевшую окончательно сигарету, на открытую пачку «Примы». – А чьи это сигареты?
– Хороший вопрос. Я тоже хотел бы знать, чьи это сигареты? Кто здесь был? – Он улыбнулся жестко и безжизненно. – Я вообще хотел бы понять наконец, что происходит в моем доме? И чем скорее, тем лучше.
– Ты имеешь в виду эти сигареты?
– Да, черт возьми! Их тоже! Но не только.
– А… что еще?
– А ты, конечно, не догадываешься? – саркастически спросил он.
– Нет.
– Брось нож. – Вид у Миши был жуткий. Напряженный, страшный. Маринка послушно разжала пальцы, и нож с глухим стуком упал на ковер. Миша быстро подошел к ней, наклонился, поднял нож с пола. Посмотрел на отливающее ртутным серебром лезвие, затем взглянул на Маринку. – Зачем тебе понадобилось вооружаться?
– Я подумала, если придется защищаться…
– От кого? – вдруг заорал он. – От кого защищаться? Здесь стальная дверь, три сейфовых замка! Их невозможно открыть, не имея ключей! От кого здесь, – Миша обвел рукой вокруг себя, – защищаться, скажи мне? Маринка смотрела на него со страхом. Ее трясло. Она вдруг разглядела в нем знакомые черты. Черты детства. «Снимай это!!! Немедленно снимай!!!»
– Я только… – прошептала она.
– Что ты «только»? У тебя «крышу сорвало»! Ты это понимаешь или нет? Защищаться! А может, нож тебе понадобился вовсе не затем, чтобы защищаться? Маринка отступила, смятение на ее лице сменилось откровенной паникой.
– Я не понимаю…
– Ах, ты не понимаешь? Ты не понимаешь? Так я тебе сейчас объясню! – Миша схватил ее за запястье, сжал так, что кисть мгновенно онемела. Даже пальцы перестали шевелиться. – Пошли, я сейчас все тебе объясню! – Он потащил Маринку за собой в коридор, мимо ванной и туалета, к кухне. – Смотри! Вот что я имею в виду! – Миша ткнул пальцем, но Маринка и сама уже увидела. Все вокруг – стены, пол, мебель – в зловещих бурых потеках. По кухне разбросаны изрезанные куски мяса. Кровавые дорожки, словно неведомые змеи, сползали по белым деревянным панелям вниз, до пластиковых плинтусов, собираясь кое- где в небольшие лужицы. А на противоположной стене – Маринка сразу уперлась в нее взглядом – плясала
