— Но ты ведь тоже грустишь о Ребекке… правда?
Матильда обернулась и уставилась на парк, расстилавшийся позади нас:
— Оно всё ещё у тебя?
— Что?
— Ожерелье.
— А, ну да, припрятано в надёжном месте.
— Мама верит, что это алмаз убил Ребекку. А ты что думаешь, Покет?
Звонкий смешок сорвался с моих губ (надеюсь, прозвучал он убедительно):
— Как может бриллиант убить человека?
— Почему ты не продала его, Покет? — Матильда оглядела мой ненавистный фартук и подбитые гвоздями тяжёлые башмаки. — Если тебя приодеть и привести в порядок, возможно, кто-то даже захочет удочерить тебя.
Я пожала плечами:
— Меня уже удочерили.
— Правда?
— Да. Чудесная семья. У них процветающее дело. Красивый дом. Они окружили меня такой любовью и заботой, что просто не продохнуть. У меня даже старшая сестра теперь есть. Гретель сейчас в пансионе благородных девиц в Париже, и я надеюсь, мамаша Снэгсби и меня туда пошлёт, когда придёт время.
Яркие губы Матильды искривились в коварной улыбке:
— Выходит, жизнь у тебя наладилась, Покет?
— Ещё как наладилась. Лучше просто некуда.
Тут Матильда повернулась и пошла прочь. Даже не попрощавшись.
— Может, выпьем как-нибудь чаю вместе? — крикнула я ей вдогонку. — Или погуляем в Гайд-парке? Я, конечно, всё время ужасно занята, но как раз следующие семь-восемь недель совершенно свободна!
Матильда не обернулась:
— Это вряд ли, Покет.
Домой я возвращалась в расстроенных чувствах. Все эти дни я продолжала думать о Ребекке, но после встречи с Матильдой трагические события в Баттерфилд-парке всплыли в моей памяти во всех зловещих подробностях. Смерть Ребекки была ужасна. Бедняжка всего-то и хотела снова увидеть свою маму. Поэтому и надела ожерелье с алмазом Тик-так. Однако мисс Фрост сказала мне, что дух Ребекки унёсся в Проспу, поэтому даже после смерти ей не суждено воссоединиться с матерью. Мысль о том, что это я принесла злосчастный камень в Баттерфилд-парк, тяжким грузом лежала у меня на душе.
Погрузившись в мрачные раздумья, я едва не налетела на пожилую даму, которая стояла посреди тротуара и вопила, как помешанная. Седые волосы выбивались из-под её кружевного чепца. На виске темнел синяк. Глаза были молочно-белые. А сама она — вполне мёртвая.
Несчастная завопила пуще прежнего, когда я спросила её, что произошло.
— Ты слышишь меня? — закричала она. — Но я же пыталась говорить с соседом, мистером Дентоном, и с мисс Уилкокс из овощной лавки, а они смотрят сквозь меня, будто и не видят. Но ты-то меня видишь! — Она простёрла руки к небесам: — Слава Господу! Я уж думала, что умерла.
— Так и есть. Вы совершенно мертвы.
Она ахнула. В глазах её отразилось сомнение:
— Почему ты так уверена?
Я опустила глаза и показала ей под ноги:
— Вы болтаетесь в воздухе, дорогая.
Привидение посмотрело вниз и убедилось, что его ноги и правда не касаются мостовой.
— Вот уж не думала, — пробормотала покойница. — Последнее, что я помню, это как забралась на стул, чтобы достать с верхней полки банку маринованной селёдки. Обожаю селёдку.
— Наверняка вы упали со стула, ударились головой и тут же испустили дух, — подсказала я.
Привидение снова ахнуло. Закружилось на месте. Замерло с несчастным видом. Показало на небо:
— Я всегда думала, что, когда пробьёт мой час, я отправлюсь прямо туда.
— Я не очень разбираюсь в таких вещах, но, похоже, некоторые души задерживаются на земле. Рано или поздно вы увидите свет. Тёплый, ласковый свет. Летите прямо к нему — и обретёте то, что ищете. А пока можете, например, сходить в театр.
Эта идея, судя по всему, обрадовала покойницу, и призрак поспешил прочь, оставляя за собой шлейф мерцающих искорок. Я пошла дальше своей дорогой по многолюдной улице. Пешеходы торопились по своим делам, некоторые торговались, покупая с лотков яблоки, хлеб или цветы. Мне тоже надо было торопиться — Снэгсби того и гляди вернутся, а я так и не закончила уборку. Выхода нет, решила я, придётся срезать путь.
Я сошла с тротуара, чтобы перейти на другую сторону улицы, но тут из-за угла показался экипаж. Я остановилась, чтобы пропустить его, рассеянно блуждая взглядом по улице. Вот тут-то я её и увидела. Она стояла на другой стороне и смотрела на меня так, будто хотела съесть. Её злобный взор был прикован ко мне. Повозка промчалась мимо, обдав меня сильным порывом ветра. Я моргнула. Снова посмотрела на другую сторону улицы.
Но мисс Олвейс и след простыл.
Моя спальня на ночь запиралась на замок. Снаружи. Ради моей же безопасности. По-видимому, район Паддингтон так и кишел злодеями всех мастей — грабителями, похитителями детей, наёмными убийцами. Приёмной дочери, которая недавно обрела новую семью, конечно, следовало их остерегаться. Поэтому меня запирали. Ключ мамаша Снэгсби носила на шее. Второй ключ был на связке, висевшей на поясе домработницы, миссис Диккенс.
Тем вечером меня отправили спать без ужина. В наказание, что не сделала уборку, как было велено. Ну и ладно! Меня переполняли тревожные мысли. Мисс Олвейс… Я видела мисс Олвейс на улице. Как же ей удалось отыскать меня? Знает ли она, где я живу? А что, если она явится сюда за мной?
В дверном замке повернулся ключ, и вошла миссис Диккенс с подносом. На подносе лежали четыре картофелины, четвертушка тыквы и кусок шоколадного торта. Благослови бог миссис Диккенс! Она работала в доме Снэгсби с незапамятных времен и имела соответственно пышную фигуру. Лицом миссис Диккенс напоминала моржа. Пила она как лошадь. Но несмотря на пухлые щёки и вечно красный нос, сердце у неё было золотое.
— Ты, наверное, проголодалась, деточка, — сказала она, пристроив поднос на прикроватный столик. Потом оглядела комнату и покачала головой: —