Концентрация была самой сильной дисциплиной Андена, впрочем, как и у его матери, хотя он старался выбросить это из головы. После стартового звонка он даже не стал дотрагиваться до мышей пальцами. Мыши слишком шустрые для этого. Он поднес обе руки к клетке, Почуяв пять крохотных жизней, горящих как свечки. Он выбрал наугад одну мышь, сфокусировался на ней, приподнял ладонь и опустил, Сконцентрировав одну короткую и точную вспышку. Он почувствовал, как мышиное сердечко сжалось и затихло. Когда мышь умерла, его руку защекотало похожее на электрический заряд тепло. Он быстро выпустил еще четыре пучка Концентрированной энергии и шагнул назад, сложив руки за спиной, чтобы показать готовность. К финальному звонку еще два студента из восьми убили всех мышей, но Анден сделал это быстрее всех.
Он ощутил легкую печаль, когда судья поднял его клетку под аплодисменты зрителей. Пять крохотных мышек еще несколько минут назад были живы, а теперь мертвы, их с легкостью задули как свечки. Именно так все и происходит – жизнь и смерть по воле более могущественных существ, но для Андена не настолько были важны предварительные Испытания, чтобы он хотел убить этих мышей. Правда, глупо считать себя из-за этого виноватым, ведь сегодня он наверняка стал первым, так почему бы не радоваться, хотя бы чуть-чуть?
– Поздравляю, – сказал Тон, когда они выходили из зала.
– Ты как будто даже не старался, – добавил Хейке.
Подошли и другие одноклассники, чтобы его поздравить, и вся истощенная, но возбужденная группа выстроилась на центральном поле позади зала собраний в ожидании награждения и заключительной речи грандмастера Ли. Всего за несколько недель до выпуска все вдруг заинтересовались Анденом, понимая, что вскоре он станет Зеленой Костью высокого ранга, скорее всего их командиром, и явно находится в фаворе у свирепого молодого Колосса.
Анден кивал, улыбался и благодарил, но чувствовал себя как-то странно, как будто вне собственного тела. Он целый день носил нефрит и управлял нефритовой энергией, и после недавнего одиночества грохот множества аур был слишком оглушающим. После похорон он замкнулся и сосредоточился на рутине учебы и тренировок.
Одноклассники не знали, что сказать человеку, который оплакивает Коула Лана как родного, а не как Колосса, чья смерть разожгла вспышку убийств на шоссе Бедняка и развязала спираль насилия в Жанлуне. Но они могли бы и не пытаться – Анден не знал, как принять их сочувствие. Он лишь понял, что угрызения совести имеют естественную границу. Через некоторое время они догрызают тебя дочиста и перерастают в гнев, который не может выплеснуться наружу, пока не сожрет тебя полностью.
Анден знал, что виноват в смерти Лана. Он не верил заверениям Хило в обратном. Но Лан и сам виноват. Как и Шаэ, и Хило. Анден не мог ненавидеть собственную семью за ошибки, но мог ненавидеть тех, кто превратил эти ошибки в фатальные. Он ненавидел Гама Обена, чей последний удар все-таки выполнил свою смертоносную задачу. Он ненавидел Айт Маду и Гонта Аша и весь Горный клан. И «сияние», эспенскую отраву. Анден его ненавидел.
Говорят, Лан попал в засаду вооруженных автоматами Горных, они не сумели его застрелить, но утопили в бухте. Вот и все, что знал Анден – и, похоже, все это знали. Убийцы Лана остались неизвестными. Кем бы они ни были и что бы ни случилось в тот вечер, Анден не сомневался, что у них ничего бы не вышло, если бы Лан был самим собой. Если бы не его ранение, взвинченность, подпитываемая наркотиком, – таким видел его Анден в последний раз. Если бы Анден пошел к Хило, как собирался, или рассказал все Шаэ тем вечером после рельбола, возможно, они убедили бы Лана носить меньше нефрита, пока ему не станет лучше, и не полагаться на «сияние» как на костыли, или, по крайней мере, не оставили бы его в одиночестве…
– Эмери, – подтолкнул его кто-то. – Иди же.
Анден поднял голову. Грандмастер Ли уже закончил речь и объявил победителей индивидуальных состязаний, а потом назвал фамилию Андена. Теперь грандмастер ждал его, чтобы вручить награду, с каждой секундой задержки уголки его губ сердито опускались все ниже.
Анден поспешил к нему и прикоснулся ладонями ко лбу, склонившись в извинении. Награда для Первого ученика была желанна и велика – нефритовая серьга в церемониальной шкатулке, обтянутой зеленым бархатом. Камень прикрепят к его тренировочному браслету, и если он успешно пройдет финальные Испытания, то покинет Академию с четырьмя нефритами – максимум, который можно получить в Академии. Анден взял шкатулку, снова поклонился и вернулся на место. Он не ощущал восторга, лишь мрачное облегчение.
Грандмастер Ли сказал что-то еще по поводу предстоящих Испытаний и что будущие Зеленые Кости должны особенно хорошо готовиться в нынешние времена раздоров и неопределенности, а потом пожелал ученикам удачи и объявил предварительные Испытания закрытыми. Анден направился обратно в общежитие, но неподалеку кучковались одноклассники, и он услышал голос Лотта.
– Коулы обманываются, если считают, что получат в этом году много Пальцев из Академии, – говорил Лотт. – Уж точно не в то время, когда следовать за Штырем означает пойти на корм червям.
– Да, никто не считает Маика таким же сильным Штырем, каким был Коул, – признала Пау.
– Патрулировать улицы и собирать дань – это одно, – согласился Хейке. – Даже поединки на чистых клинках не всегда заканчиваются смертью, если соперник сдается. Но сражаться с вражескими Зелеными Костями, более опытными и с большим количеством нефрита, желающими снять камни с твоего трупа? Это совсем другое.
– В хорошие времена все хотят быть Пальцами, хотя бы пару лет. Этим ты заслужишь уважение, даже если не завоюешь нефрит и не станешь Кулаком. Но настоящая война? – Лотт глумливо повысил голос. – Они обнаружат, что не все кругом так глупы и жаждут нефрита, как…
Он не закончил, потому что Анден с разбега врезался в кружок одноклассников. Он сам не знал, почему так поступил – он уже слышал подобные разговоры и никак не реагировал, но теперь стиснул челюсти и кулаки, зажав драгоценную шкатулку с выигранным нефритом в руке. Когда Анден налетел на Лотта, остальные остолбенели.
– Мне надоело выслушивать от тебя это дерьмо. – Он не меньше остальных поразился отвращению в собственном голосе. – Трус, думающий во время войны только о своей шкуре, а не о клане, не заслуживает носить нефрит.
Все опешили. Они никогда прежде не видели его в такой ярости, за все восемь лет. Но после смерти Лана многое изменилось. Теперь все не так, как во время тайфуна, когда они были в зале для собраний – тогда Анден считал, что у кузенов все под контролем и ему нет нужды встревать.
Даже несмотря на
