Трости они раньше не видели, как и нескольких новых морщин на ее щеках. Элеанор старела не по дням, а по часам.
– Ох, Ланди, бедная моя. Наверное, такая смерть милосерднее, чем та, которую ты ждала, но как же мне горько, что тебя не стало.
– Мэм… – начал было Кейд.
– Расходитесь по спальням, – сказала Элеанор. – Анджела, с тобой мы утром поговорим, а пока держитесь вместе и постарайтесь дожить до утра. – Она ухватилась за свою трость обеими руками и стояла неподвижно, глядя на тело Ланди. – Бедная моя девочка.
– Но…
– Я здесь пока еще директор, и буду им, пока жива, – сказала Элеанор. – Идите.
Они ушли.
Они и правда держались вместе, пока не дошли до крыльца. Там Анджела повернулась к Кейду и сказала:
– Я сказала, что думала. Ты просто больной – притворяешься не тем, кто ты есть.
– Я собирался сказать тебе то же самое, – сказал Кристофер. – Тебе довольно долго удавалось притворяться порядочным человеком. Меня ты провела.
Анджела ошеломленно уставилась на него. Затем развернулась и побежала вверх по лестнице. Ее друзья – за ней. Нэнси повернулась к Кейду, тот покачал головой.
– Ничего, – сказал он. – Пошли спать.
– Я бы попросила вас задержаться, – послышался голос Джек.
Все трое обернулись. Ученица безумного ученого, обычно такая аккуратная, стояла у самого угла дома, вся в крови, и зажимала правой рукой левое плечо. Кровь стекала между пальцев – такая красная, что ее видно было даже в темноте. Галстук развязался. Почему-то именно это пугало больше всего.
– Кажется, мне нужна помощь, – проговорила Джек и упала ничком, потеряв сознание.
10. Стой неподвижно, как камень – может, останешься жить
Кейд с Кристофером подхватили Джек и унесли ее, а Нэнси осталась стоять в тени на крыльце, застыв неподвижно, пока про нее все забыли. Умом она понимала – надо поскорее бежать за ними, нельзя стоять здесь одной – мало ли что может случиться. Но это означало суету и спешку, а значит, опасность. Неподвижность надежнее. Неподвижность уберегала ее раньше, убережет и теперь.
Она забыла, как похожа кровь на гранатовый сок при правильном освещении.
Забыла, как это красиво.
А теперь стой неподвижно, так неподвижно, чтобы слиться с окружающим фоном, чтобы почувствовать, как сердце замедляет ритм – вот уже не пять ударов, а четыре, потом три, и так до одного удара в минуту, до тех пор, пока можно будет почти совсем не дышать.
Возможно, Джек была права; возможно, эта ее способность замирать в неподвижности действительно сверхъестественная. Но для нее тут не было ничего особенного. Это было просто самое нормальное состояние – вот так и должно быть все время, всегда.
Ее родителей тревожило то, что она мало ест, и, наверное, об этом и правда стоило беспокоиться, когда она много двигалась, как все эти вечно спешащие горячие создания. Но они не понимали. Она все равно не собиралась оставаться здесь, в этом горячем торопливом мире. Ни за что на свете. А когда вот так замедляешь свое тело, когда не двигаешься, вполне достаточно питаться так, как она сейчас. Она могла хоть сто лет прожить на ложке сока и крошке пирога и была бы вполне сыта. Никакое у нее не расстройство пищевого поведения. Она знала, что ей нужно – покой и неподвижность.
С каждым вздохом Нэнси все глубже и глубже погружалась в эту неподвижность, чувствовала, что сердце останавливается уже на целую минуту, делается таким же неподвижным, как и все остальное, как зернышко граната в самой середке плода. Она уже хотела сделать вдох, чтобы сердце стукнуло еще разок, как вдруг кто-то вышел из-за угла. До сих пор Нэнси казалось, что более неподвижной, чем она сейчас, быть уже нельзя. Тут она поняла, что была неправа. Тут она сделалась неподвижной и неприметной, как камень.
Мимо крыльца прошла Джилл – руки в пятнах крови, зонтик на плече – на случай, если какой-то дерзкий лунный луч осмелится скользнуть по ее коже. В уголке рта темнела капелька крови – словно пятнышко варенья, не стертое салфеткой. Нэнси стояла неподвижно и смотрела, как маленький розовый язычок высунулся изо рта Джилл и слизнул кровь. Джилл шла мимо крыльца. Нэнси не двигалась.
Пожалуйста, мысленно повторяла она. Пожалуйста, Милорд, помогите мне, сделайте так, чтобы сердце не забилось. Пожалуйста, сделайте так, чтобы она меня не увидела.
Сердце не забилось.
Джилл свернула за угол дома и исчезла.
Нэнси вздохнула. Воздух ворвался в легкие так резко, что стало больно в груди; сердце тяжело заколотилось, за какую-то долю секунды сорвавшись из полной неподвижности в бешеный ритм. Она подождала еще несколько секунд, чтобы возобновилась циркуляция крови, а затем развернулась и побежала в дом. По каплям крови на полу вышла к незнакомой прежде кухне и ворвалась туда, распахнув дверь.
Кейд резко обернулся. В руке у него был нож. Кристофер шагнул вперед, заслоняя собой Элеанор. Джек лежала неподвижно на разделочном столе посреди комнаты, рубашка на ней была разрезана, рука перевязана самодельным бинтом.
– Нэнси? – Кейд опустил нож. – Что случилось?
– Я ее видела, – выдохнула Нэнси. – Я видела Джилл. Это она.
– Да, – устало проговорила Джек. – Это она.
11. Ты никогда не вернешься домой
Глаза Джек были открыты и неподвижно смотрели в потолок. Она оперлась на стол здоровой рукой и стала потихоньку приподниматься. Кристофер шагнул было к ней, чтобы помочь, но она отмахнулась, раздраженно буркнув:
– Я не инвалид, просто ранена. Кое-что еще сама могу.
Кристофер попятился назад. Джек села и немного посидела так, склонив голову и пытаясь отдышаться.
Никто не двигался. Наконец Джек заговорила:
– Я должна была раньше догадаться. Наверное, и догадывалась где-то в глубине души, но не хотела признавать и изо всех сил старалась не видеть. Она сочиняет, будто это из-за меня нам пришлось уйти с Пустошей, будто жители деревни взбунтовались из-за нашей с доктором Бликом работы. Это неправда. Ни я, ни доктор Блик никогда никого не убивали, во всяком случае, намеренно, и местные жители часто сами завещали нам свои тела после смерти: они же знали, что эти останки нам нужны, чтобы спасать жизни. Мы лечили людей. Это она полюбила монстра. Это она захотела стать такой же, как он.
– Джек?.. – осторожно сказал Кейд.
Нэнси вспомнила, как блестела кровь в лунном свете, будто капля варенья, и ничего не сказала.
– Из нее вышел бы отличный монстр, если бы она была немного поумнее, – тихо сказала Джек. – Тяга к этому у нее точно была. В конце концов, вероятно, и хитрости набралась бы. Но не успела – люди узнали, чем она занимается, зажгли факелы и двинулись на замок, и доктор Блик понимал, что прощения ей не будет. Он накачал ее наркотиком. Открыл дверь
