– Герцог, вы несправедливы. Я записываю подлинные истории, слово в слово.
– Нет и не может быть в этом мире ничего слово в слово – из того, что видят и говорят люди. Нам не дано видеть как есть. Шарад никогда не становится меньше – ум из всего сотворяет игрушку. На этюдах вы сами в этом убедитесь. А чтобы вам не скучать по здешним играм, я дам вам попутчика. Медар Шальмо, ваша последняя роль удалась на славу, и это ваш последний урок. Пока последний.
Я не видела лица Шальмо – тот стоял сзади и обнимал меня, – но почувствовала, как вздрогнули его руки у меня на плечах.
– Да, медар Герцог. Как вам будет угодно, медар Герцог. – Он склонил голову, и матовая черная прядь мазнула мне по щеке.
– Прекрасно. Я всегда ценил вас за понимание, драгоценный медар. – Герцог вернулся к своему излюбленному ироническому тону. – Настало время нашей Рассветной Песни. Уже утро.
Глава 16
Мы спустились в аэнао. И мы спели нашу Рассветную Песню. Кто знает, быть может – последнюю для нас с Шальмо. Остальные уже всё знали.
От слез, затоплявших меня целиком, краски рассветного Рида плыли и сливались, как на палитре у Райвы. Сквозь эту радужную сверкающую пелену я вглядывалась в лица моих друзей – бесценных, невыносимо близких. Они пели для нас, они провожали нас в путь, они желали нам любви и сил. И большой смелости. Я стояла на коленях, и не было ничего во мне, кроме сердца. Герцог вошел, как всегда, последним, но не припал к стопам Рида, а остался между мной и Шальмо. Я смотрела на Герцога снизу вверх и не понимала – как не понимаю и теперь, – какая бывает благодарность за такие приглашения. Я тихонько потянула его за подол, мы встретились взглядами. Грусть и радость прощания, из которого состоит все время, что мы дышим, придали мне сил и вновь ответили на незаданный вопрос.
Потом мы сидели все вместе, обнявшись, не разговаривая ни вслух, ни без слов, и мое племя дышало и пело: «Мы еще встретимся, не бывает прощаний». И я проваливалась в эти карие, зеленые, стальные, синие глаза, падала и не находила дна.
А за столом все уже дурили как ни в чем не бывало. Я поначалу смущалась и пыталась грустить, но Райва шепнула мне на ухо:
– Пока все живы, праздник неминуем, так начинайте же готовиться, немедля! Это просто первый этюд, дальше все будет буднично. Запоминайте.
И когда подали фрукты, на своей тарелке, среди любимых фиг, я увидела ожерелье: восемь малых и одна огромная бусина, нанизанные на суровую темно-синюю нитку. Подарок крошки Янеши, верное дело.
– Это вам, маленькая меда, – счастливо заулыбалась она.
Я тайком поглядела на Райву – пусть солнце высушит подступившие слезы.
– Ваше племя – в полном сборе. А кто есть кто, угадывайте сами.
Я перебирала бусины, как четки. Угольно-черная, матовая с таинственными искрами – Ануджна. Серебристая, блестящая – Эсти. А вот и сама Янеша – золотисто-коричневая с шоколадными прожилками. Райва – бездонно-изумрудная. С другого края – медары: Лидан – голубая, морская, переливчатая бусинка, Сугэн – бурая с горячим металлическим блеском, Анбе – цвета весенней травы со случайной оранжевой крапиной… а вот и белая, совершенно белая бусина – без переливов, без блеска, молочной тьмы. Кто это?
– Это ваш попутчик, меда Ирма! Поймете сами, какого она цвета, подсказок не будет. – И блиссова дочь хитро подмигнула мне.
Большая бусина посередине горела ночной синевой. В самом сердце этой главной бусины словно тлел крошечный дрожащий огонек, озаряя всю ее тонкими огненными сполохами. Герцог.
– Янеша, они великолепны… Как мне благодарить вас?
– Не потеряйте их, грейте в ладонях почаще, меда Ирма. И мы всегда будем знать, как сильно вы любите замок и… всех нас, – почти прошептала она. – Мы будем знать, что странствие ваше еще не окончено.
Я надела оберег, спрятала его под ворот, и незримый свет девяти сфер озарил меня, согрел, обнадежил.
Но вот наше время пришло: в залу вошел слуга и сообщил, что лошади запряжены и ждут у крыльца. Все поднялись прощаться. Герцог церемонно поклонился:
– Меда Ирма, медар Шальмо. Время ехать. Ваш новый урок начинается.
У нас было ровно сто мгновений ока на сборы и переодевания. Тоска расставания вновь заслонила мне солнце тяжкой багровой тучей, и я повторяла про себя слова Райвы – чтобы не плакать, чтобы верить. Они же все уезжали и возвращались, значит, уеду-вернусь и я.
Залитое солнцем крыльцо, свежие сытые лошади. Все сказано, прощанье бессловесно: мы уже в седлах, я и Шальмо, подо мной – та самая Любовь, она помнит меня и сегодня смирна и добродушна. Замок грезит в лучах лета, как многие сотни лет до этого дня, безмятежный, незыблемый и, кажется, вечный. Скажите мне, серые камни, я ведь правда вернусь? Вы станете ждать меня? Вы всё еще, может, ждете, что вернется хозяин Арриду?
Герцог стоит у моего стремени, и я слышу его безмолвную речь:
«Скажите, Ирма… Вы любите его, если по правде?»
Шарад никогда не становится меньше, вспомнила я.
«Н-не знаю… Не уверена, что понимаю вас, медар».
«Ирма, уж не думаете ли вы, что я про Шальмо?»
«Как радостно, как привычно изумляться рядом с вами, Герцог. Тогда о ком речь?»
«О Риде, меда, только о Риде!»
«Но ведь… Его же уже давно нет в живых!»
Шальмо старательно не вмешивался в наш обмен мыслями, лишь улыбался лукаво.
«Ну вот – выходит, Анбе зря загадал вам свой ребус… Не стоит выбрасывать их из головы: вдруг кто-нибудь когда-нибудь подарит вам ключ?»
Я вспомнила наш разговор с Анбе – тогда, на галерее, в дождливую зимнюю ночь. Мой ангел-хранитель говорил тогда что-то о вкусе Рида во всем… О том, что Рид – это всего лишь название вкуса… И еще – «как дышать».
«Вот видите, меда. Поэтому нет нужды всякий раз называть имя того, кто рядом с вами. Кем бы он ни был – Шальмо или нет. У меня плохая память на имена. И для простоты я запомнил всего одно. Так проще. Как дышать».
– Сулаэ фаэтар! – промолвил Герцог вслух, и мы тронули поводья.
Нет! Погодите! Как я могла позабыть?
– Медар Герцог! – Мне показалось, что стены замка ответили мне тройным эхом.
Он уже взялся за ручку двери, но обернулся.
– Да?
– Прошу вас – последний вопрос!
– Вы ненасытны, маленькая меда. Слушаю. Но пока вы живы – не бывать последнему вопросу.
– Скажите же,
