Шенай подтаскивает мой рюкзак. Извлекаю все самое сухое, облачаюсь.
– Ну вот и отлично. Дуй на кухню, ты там пригодишься лучше всего.
А на огромной кухне – дым коромыслом. Почему-то лепят простецкие сэндвичи, никак не пир горой. Все равно.
– Отличный дом вы сняли. Как вас вообще сюда занесло?
Энгус переглядывается с Тэси. Смеются.
– Мы все приехали в гости к Ирме. Но у нее, как нам стало заранее известно, тесновато для такой сходки. Пришлось снять что попросторней.
– Она же вроде не склонна была принимать гостей. – Я было осеклась, но что толку? Они же все знают – причем, думаю, давно.
– Мы ее не спрашивали, признаться, – отвечает Энгус, Тэси кивает. – Мы соскучились, а она недавно, хоть и слабо, но позвала нас. А тут два раза просить не надо, нам только дай.
Седые, соль с перцем, пряди Энгус залихватски подвязал корсарским платком, как и положено шефу. Тэси – вне возраста и почти вне пола. О ней мне известно только, что она долго работала в каком-то Иерусалимском оркестре, играла на альте. Альмош, когда я впрямую спросила, с рождения ли Тэси бессловесна, долго мялся, потом сказал, что нет, но развивать эту тему отказался. Я больше не лезла. И в этот раз не собиралась. Потому что Тэси улыбалась, глаза ее блестели и отражали огни дома, как и у всех остальных, и пусть так и будет.
В кухню меж тем постепенно набились все, и мы болтали, игрались, прихлебывали горячительное. Часы в гостиной пробили шесть, и тут же, дуэтом с ними, запел интерком. Классическая немая сцена, взрыв воплей: «ГЕРЦОГ!» Толкаясь, как школьники на перемене, все ринулись к дверям. Я не осмелилась, хотя дорого дала бы за это право, и выбралась на крыльцо последней, когда остальные уже высыпали на лужайку перед домом.
В опустившейся на бухту Этрета темноте, в рыжем свете зажегшихся над поместьем фонарей, той же интуитивной тропой, что и я несколько часов назад, напрямую по траве, шел фион тьернан герцог Коннер Эган.
Я пожирала его глазами. Лица не разглядеть, высокую тощую фигуру скрывало длинное привольное пальто, полы плескали на поднявшемся к ночи ветру, узким штандартом параллельно земле плыл конец шарфа. Непокрытый голый череп ловил блики света. Руки Герцог держал в карманах, но на полпути к дому помахал нам. Мы замахали в ответ, не сговариваясь, как африканские дети – льву Бонифацию, и я чувствовала, как, бурля и закипая, поднималась в моих друзьях волна глубокой, вечной пылкой признательности, и нет в землянах ничего чище и счастливее этого чувства.
А еще через полминуты они все обступили его, и было еще одно большое молчаливое объятие, безбрежное и прекрасное, даже если в нем не участвовать. Но вот круг нехотя распался, и Герцог впервые взглянул на меня.
– Сулаэ фаэтар, меда Саша. – Я не раз слышала этот голос в телефонной трубке, но язык у меня заплелся, а слова разлетелись спугнутыми воробьями, стоило мне услышать эту формулу приветствия: я на нее не смела и надеяться. Сколько раз я мечтала симметрично ответить ему, а наяву неожиданно закашлялась, окончательно смутилась и подала руку дощечкой, чтобы хоть как-то поздороваться, пока не вернется дар речи. Я разглядывала его лицо, сверяя с тем, что о нем читала. Ирма не переврала ни одной черты. Самый блистательный некрасавец из мною виденных.
– Ну-ну, зачем уж так. – Герцог принял мою ладонь в свою, в темно-синей перчатке, развернул и поднес к губам. Так не принято. У кого не принято? Что ты несешь? И его ладонь через перчатку, и губы показались мне раскаленными. Чуть не отдернула руку, но импульс успел проскочить, и Герцог выпрямился, улыбаясь.
– Сулаэ фаэтар, медар Герцог.
– Так-то лучше.
Насколько сильно веселились остальные, наблюдая эту сцену, ускользнуло от меня почти нацело, но, уверена, они даже успели, не сходя с места, придумать инсайдерский анекдот на заданную тему – со мной в главной роли. Молча, разумеется.
Мы вернулись в дом, гомоня и чирикая. Герцог скинул пальто и шарф, под пальто оказались водолазка и элегантные и очень смелые полосатые брюки. Свет гирлянд, окропив самоцветными брызгами облачение Герцога, сделал его человеческой звездной картой: гардероб медара наставника являл все оттенки синего. И только тут я обратила внимание: все до единого собравшиеся были облачены так или иначе в цвета неба – всех времен суток. Мои черный с оранжевым в этом окружении внезапно показались до неприличия неуместными, а я сама – посторонней. Опять.
– Бросьте, меда. Меды, медары, переодеваемся. – Я не успела возразить, как команда была исполнена: через несколько минут гостиная пестрела всеми цветами радуги. Но Герцог остался в чем был.
– Простите старика, Саша, мне так удобнее. Зато вам теперь не кажется, что вы – посторонняя. До полуночи меж тем остается совсем мало времени, а нам еще надо подготовиться. Где уже Вайра и наше юное аутичное дарование?
– Ждем, Герцог, медар, с минуты на минуту, – подмигнул Дилан.
Герцог потер руки:
– Ну прекрасно. Не вешайте носа, Альмош. Сегодня будут чудеса, верно?
У Альмоша и правда было сложно с лицом.
– Да, медар Герцог, конечно.
– Итак, за дело.
И все, будто давно обо всем договорились, дружно двинулись к лестнице на второй этаж. Я тоже засобиралась, но Герцог обернулся:
– А вы пока отдыхайте, Саша. Считайте, что актеры удалились на генеральную репетицию. Нам надо… настроить оркестр. – И горячий натопленный воздух донес мягкую, еле уловимую волну, шевельнувшую волосы у меня надо лбом. – Все хорошо. Вам здесь рады.
И в гостиной стало тихо.
У Времени свой модельер. Бог-кутюрье. Время – неисправимый модник. Вселенная – его гардеробная. Люди – крошечные плюшевые звери, только живые и наделенные сознанием, Время рассовывает их по бесчисленным рукавам, цепляет на каждый из миллиардов лацканов своих пиджаков и на тульи миллионов своих шляп. Мы лазаем в складках его мантий и плащей, находим друг друга за обшлагами и голенищами. Есть у Времени и потайные карманы, есть и бреши в подкладке, и мы иногда проваливаемся туда – и вдруг оказываемся вне планов и графиков, не способные сами выбраться и карабкаться дальше по рюшам и оторочкам. Мы сидим в теплой бархатной мгле, пахнущей чем угодно от
