Не знаю, кто это был. Отец держал зверя за уши и снова и снова долбил им по раскуроченному полу, превращая тельце в мешок с кровью. Я наблюдал за всем с каким-то тошнотворным ужасом, но без удивления.
А еще я не прятался. Просто стоял у стекла, смотрел и поскуливал.
Когда отец окончательно изломал зверя (я не знаю, как он его поймал, не знаю, чем животное провинилось, не знаю, почему отец решил убить его в доме или было ли оно уже мертво, когда он его притащил), он распрямился, сжимая мокрую шкуру. Уже совсем стемнело, а за спиной отца полыхал свет, превратив его для меня в черную фигуру, человека-тень, так что я не мог разглядеть выражения его лица, но легко его представил.
Конечно, отец меня видел, но внимания на меня обратил не больше, чем на что-либо другое. Наконец он вышел из комнаты, скрипнула входная дверь, и я побежал на другую сторону участка, чтобы между нами по-прежнему возвышался дом, а отец отправился в одиночестве кормить мусорную яму.
* * *Однажды во время энергичного ужина коз отец выглянул из дома, нашел меня глазами и спокойно попросил:
– Успокой их, пожалуйста. Можешь отвести их подальше?
Всякий раз, когда он обращался ко мне напрямую, я словно врастал в землю. Я побрел прочь, вцепившись в поводки, но козы заблеяли и уперлись, так что пришлось их подталкивать под внимательным взором отца. Я заметил кого-то в комнате за его спиной и напрягся.
Человек казался знакомым. Может, я видел его в городе, хотя в последний раз там был уже давненько. Или же он тогда подходил к водокачке, или перевозил через мост мешки с камнями для мастерских. На мгновение из-за внушительных габаритов я даже решил, что это охотник, но нет. Человек ждал, когда отец вернется к прерванной беседе. На столе между ними лежал наполовину законченный рисунок ключа.
* * *«Ключи ждут тебя? – Я не хотел задавать отцу вопрос, но хотел, чтобы он ответил. – Ты создаешь их из ничего или нащупываешь края?»
Он использовал металлолом. Расплющенные металлические панели, которые нагревал и с которых иногда молотком сбивал стружку. И почерневшие днища кастрюль – эти ему особенно нравились, поскольку уже были плоскими и тонкими.
Так, значит, ключи ждали, когда отец выпилит их из металлического куска-не-ключа? Я наслаждался этой мыслью, но доверять моим желаниям не стоило.
С тех пор, попадаясь мне на глаза, некоторые клиенты отца тут же изображали на лицах омерзение, дабы продемонстрировать, насколько они его не одобряют, какую сильную питают неприязнь.
* * *Одним морозным туманным утром отец наказал мне играть, не убегать далеко и ждать. А сам закинул на плечи пустые мешки, и я услышал, как звенят в его руках монеты. Он снова отправлялся в город – впервые с тех пор, как забрал меня у полицейских.
– Если кто-нибудь явится, пока меня не будет, – крикнул он через плечо, – вели обождать снаружи. Или пусть уходят.
Если отец и опасался столкнуться с презирающими его горожанами, которые тем не менее опять продавали ему еду и пользовались его мастерством, то он успешно это скрыл, как скрывал многое другое.
Я бегом взобрался по лестнице и наблюдал за ним из грязного чердачного окна. Когда отец исчез и вокруг все затихло, узел в моей груди ослаб.
* * *Это был мой первый день в одиночестве. Я отвел коз вниз по склону, и они блеяли друг на друга, и я тоже кричал, просто желая узнать, каково это. Затем они жадно щипали то, что лично мне казалось ничем. От дома мы далеко не ушли, так что, когда в полдень кто-то заколотил в дверь, я услышал.
Коренастая рыжеволосая женщина смотрела на меня настороженно, скрестив руки на груди. Когда я приблизился и сообщил, что ключника нет, она грязно выругалась и, бросив что-то на ступени, рявкнула:
– И что мне теперь делать?
Брошенный предмет отскочил в сторону. Я подождал, когда женщина умчится, затем встал на четвереньки и отыскал его. Какой-то механизм. Помню, что он напоминал сердце. Я положил его на кухонный стол, и вернувшийся через несколько часов отец, завидев это сердце, опустил на пол свои тяжелые мешки.
– Женщина принесла, – сказал я.
Отец поднял его, перевернул.
– Просто бросила и убежала.
– Откуда бы она его ни вытащила, – произнес он, – она хочет ключ, чтобы оно снова заработало.
– А нельзя просто поместить его обратно? – спросил я.
Снаружи подвывали козы, и отец мельком покосился в их сторону.
– Можно. Но ей нужен ключ в помощь. Я в силах создать такой ключ.
Я наблюдал, как он перебирает свои шила, напильники, плоские железки и тиски.
Совсем скоро отец вновь отправился в город, и со временем эти походы стали обыденностью. Порой, пока его не было, опять появлялись люди вроде той женщины, и я говорил им, когда лучше вернуться. Я все еще не мог сбежать и знал это, хотя не совсем понимал почему. И осмеливался лишь спускаться все ниже по холму.
* * *Как-то вечером я обнаружил лишь одну из своих коз, хотя как всегда привязал их вместе. Я уже изучил их характеры, и пропала более отважная и драчливая. Я даже могу сказать, как ее звали в тот день.
Я поднял цепь с кожаным ошейником на конце. Он был перерезан.
Ее товарка казалась безмятежной. Она бросилась ко мне на случай, если я принес из чулана что-нибудь новенькое и необычное пожевать – я не должен был, но иногда приносил, – внимательно меня оглядела и боднула.
– Где твоя сестра? – прошептал я.
Разумеется, я подумал, что козу забрал отец, но даже тогда, в закатном свете, когда горло свело от страха за животное, мысль казалась глупой и неправильной. Я просто не мог представить, как он аккуратно цепляет ножом ошейник… не с тем пустым выражением, что я видел на его лице во время убийств.
Вернувшись в дом, я едва мог говорить, но все же выдавил слова. Реакция отца и успокоила меня, и испугала. Ярость его подтвердила, что он не причастен, но она же внушила мне еще больший страх, ибо отец гневался, пусть и не на меня.
Он снова и снова хлопал рукой по столу, и я затих и съежился, пока он на все лады костерил воров. Тот раз единственный на моей памяти, когда отец ненадолго переключился на свой первый язык – на котором я сейчас пишу и которого тогда даже не знал. Он сквернословил и злобно
