В Большом холле их поджидала Хелен, так вцепившаяся в тряпку для вытирания пыли, что побелели костяшки.
– Вы их снова переставляли, – покачала головой Элси, заметив царапины на полу. – И зачем только вы их все время перемещаете?
– Мы их не передвигали, – чуть не плача, крикнула Мейбл.
Оба компаньона стояли у камина. В облике мальчишки и впрямь будто что-то изменилось, но Элси бы за это не поручилась. Цыганенок смотрел вызывающе, косясь куда-то влево. Он словно дразнил ее, призывая осмелиться и признать, что она видит перемены.
Что же… Угол поворота его лица… Элси отогнала коварную мысль. Никаких изменений нет. Старинные картины не меняются, это какая-то смехотворная фантазия.
Девочка выглядела в точности так, какой ее помнила Элси: прижатая к груди белая роза, улыбка, оливково-зеленый шелк. Зеленовато-карие глаза сохранили все то же ласковое выражение – они не двигались.
Элси вздохнула с облегчением.
– Ты не разбираешься в хорошей живописи, Мейбл. Искусный художник может изобразить глаза так, словно они смотрят на вас, где бы вы ни стояли. Поднимись наверх и рассмотри портреты. Ты увидишь тот же эффект.
– Я-то не ходила. Даже пальцем не двинула. Стояла тихо-спокойно, прямо вот тут – а они шевелились.
Это прозвучало слишком жутко, Элси не могла вообразить подобное. Она и не станет себе это представлять или верить в нелепые выдумки прислуги.
– Хелен тоже это видела?
– Нет, мэм, – хрипло пробормотала Хелен, крутя тряпку в руках. – Но…
– Дай-ка мне угадать: ты нашла надпись?
– Нет. Мне было… не по себе. Как будто кто-то за мной подглядывает.
– У всех нас время от времени возникает такое чувство, Хелен. Скорее всего, это был Джаспер, – Элси снова посмотрела на компаньонов. – Я полагаю, что Мейбл лучше пойти к себе и прилечь. Ей определенно еще нездоровится. А раз уж мы здесь, Хелен, я бы хотела, чтобы вы вернули мальчишку туда, откуда его принесли. Мисс Сара просила поставить здесь только девочку.
– Если пожелаете, мэм, я могу отнести его на чердак. В мансарду по-прежнему не попасть.
– Да, я как раз писала в Торбери Сент-Джуд письмо с просьбой прислать нам слесаря, чтобы открыть мансарду. Но тут явилась Мейбл и принялась нести эту галиматью. Отнеси мальчишку-цыгана на чердак, а я вернусь к письму.
Голос Мейбл остановил Элси, когда она уже направлялась к лестнице.
– А с другой как быть?
– Девочка-компаньонка понравилась мисс Саре, Мейбл. Пусть Хелен стряхнет с нее пыль, если тебя она пугает.
– Нет, – Мейбл ткнула перепачканным пальцем куда-то в сторону. – Вон с той.
На восточной ковре, там, где еще недавно находился гроб Руперта, Элси увидела третьего компаньона.
Старуху, сидящую в кресле. Эта была похуже прохвоста-цыганенка: она не просто насмехалась, но явно замышляла недоброе. Белый монашеский чепец на голове, широкий черный воротник с рюшами на плечах. В руках женщина держала похожего на куклу мертвенно-бледного ребенка, застывшего в неестественной позе.
– А это откуда взялось? Как… как вообще кому-то взбрело в голову изобразить подобное? Что за кошмарное лицо! – возглас Элси пронесся по пустому холлу и эхом вернулся к ней.
Хелен дрожала.
– Убери это немедленно, Хелен. Где вы ее только нашли, скажите на милость?
У Хелен затряслись губы.
– Здесь, мэм. На этом самом месте, нынче утром.
Бридж, 1635С самого утра, только проснувшись, я поняла, что наступающий день принесет ссору: это предчувствие висело в спертом воздухе. Тучи с высокими зубчатыми краями полностью закрывали свет, и над парком повисло напряженное безмолвие. Стояла удушливая жара. Я весь день мечтала о том, чтобы ветер разогнал облака и облегчил мою головную боль, но они сгущались и нависали все ниже. Ни дуновения, ни ветерка.
Если король и королева приедут в такую погоду, все изнемогут от зноя и от раздражения начнут браниться. А как мы будем выглядеть в своих чудесных нарядах, с красными лицами, по которым будет струиться пот? Никто не пожелает отведать жареного лебедя. Ах, только бы погода исправилась!
Джосайя огорчил меня разговором о предстоящем визите. Он пришел ко мне после ужина и отослал горничных.
– Мне необходимо поговорить с тобой, – начал он. Стиснутые зубы и нахмуренный лоб всё сказали за него.
– Вы приняли решение насчет Гетты, – предположила я.
– Да, – он провел ладонью по бороде, – Анни, тебе не понравится то, что я вынужден сказать.
– Так не говорите этого. Перемените свое решение.
Джосайя вздохнул.
– Не могу. Так будет лучше. Генриетта Мария может присутствовать на пиру. Она усердно трудилась и заслужила это. Но что касается остальных увеселений… Я говорю: нет.
Я невольно сжала кулаки. Прекрасно понимая, что сейчас мне нужно выбирать слова крайне осторожно, я все-таки не совладала с чувствами. Будто что-то вспыхнуло внутри, меня обдало жаром, навернулись слезы.
– Она слишком юна, – продолжал мой супруг. – Я не уверен, что она смогла бы вести себя приличествующим образом, даже если…
– Вы ее стыдитесь, – сказала я.
Он заколебался лишь на мгновение. Этого было мне довольно.
– Я жалею ее…
– Она – истинное чудо! Повитухи твердили, что я никогда более не выношу дитя, после Чарльза. И – вот она. Ваша единственная дочь, Джосайя. Чудо.
– Я не забываю об этом. Никто не мог подумать, что ты сумеешь выносить еще одного ребенка. Но, может быть, от этого все ее… трудности.
В словах Джосайи ясно слышался упрек, который и прежде сквозил в его уклончивых речах: мол, в том, что у Гетты не вырос язык, виновата я. Мое чрево не сумело выносить полноценное дитя. Чего-то не хватило – либо во мне, либо в зелье.
– Она поцелована Богом! – выкрикнула я. Джосайя поднял на меня глаза. Один беглый взгляд, от которого мой гнев разгорелся с новой силой. – А вы с этим не согласны? У вас другое мнение?
Он поднял руки, словно прося пощады. Я начала утомлять его.
– Успокойся. Конечно, я не считаю, что Генриетта Мария – демон. Ты слишком возбуждена.
– Совсем нет. Но вы хотите спрятать собственную дочь!
– Все увидят ее на пиру, Анни. Я не стану прятать ее, но должен ее защитить, – Джосайя встал и зашагал по комнате, скрипя кожаными сапогами. – Мы будем вводить ее в общество постепенно. Она еще не готова. Слишком мала, совсем еще дитя. Мы избаловали ее, позволяя бегать по дому, как заблагорассудится. Но это надо прекратить. Ее будут обучать.
– Обучать?
– Придворным манерам. Мы, однако, уже не успеем выучить ее к приезду гостей. Мы не можем рисковать, нельзя допустить ошибки. Ни единой! Я не решаюсь предположить, какими могут быть последствия. Нет ли у тебя видений, где я в немилости, изгнании – из-за выходок Генриетты Марии? Все должно пройти как по маслу.
Его сапоги скрипнули, и мой гнев испарился. Но я слышала не скрип кожи. Я слышала другое: шорох деревьев в ночи, простирающих ветви над
