– А сам ампиратор будто бы ни при чём, – не преминул съязвить инженер, – его бы тоже носом ткнуть.
– Ты что! Ни в коем случае. Сам говорил про людскую психологию – она такова, что себя всегда оправдывают. А царь так и вовсе безгрешный небожитель.
– Не знаю. Считаю, что если ты взялся за хозяйство, «хозяин, блин, земли русской», то изволь вести это хозяйство, а не ворон щёлкать. В общем, как в жизни. Как с бабой.
– В смысле?
– Да как – женился ты и думаешь: всё, моя, никуда не денется, и так будет. Ан нет! Надо подвиги иногда совершать, цветы дарить… и на зарядку по утрам бегать – жирок сгонять. Иначе какая б ни была верная – свинтит к молодому-раннему. Так и империя. Не будешь с ней работать и радеть – просрёшь!
– Н-да-а, вот она сермяжная народная мудрость.
– А я серьёзно. В самодержавии есть одно неплохое качество – царю не надо ни перед кем бисер метать. И без того «это моя земля, мои люди, я о них забочусь». Беда в том, что даже если «хозяин» правильный, для его окружения народ всё одно быдло.
– Всё-то ты верно, Алфеич, излагаешь. Только ты там, в Петербургах, не наговори ничего лишнего. А тут мы к встрече подготовимся, с толком и расстановкой. Не знаю, хватит ли у нас силы повлиять на политику России, но замахнуться, конечно, хотелось бы.
Обобщить с высоты нашего исторического опыта плюсы и минусы демократии, достоинства и недостатки социализма. Конкуренции и планового хозяйства. Кстати, показать, чего страна достигла при более справедливом обществе.
– А у нас тут прям все такие специалисты по политической социологии…
– Есть же в империи умные головы – посадить пару десятков учёных мужей, всё это сопоставить, обсосать… Эх, мечты, мечты…
Ещё бы самому в этом во всём разбираться.
* * *Все три дня тесно общались с Престиным, вызнавая у того в основном нюансы быта, общения и правил поведения эпохи. Его же стали обучать пользоваться современной радиостанцией, которую решили разместить на «Скуратове» – связь с материком была крайне необходима.
По запарке с идеей установки аппаратуры спохватились поздновато и переживали, как бы предки не спалили своими весьма вольными номиналами тонкую технику. Динамо-машина на пароходе вырабатывала постоянный ток, но эту проблему решили посредством обычного инвертора и аккумулятора с подзарядкой. А Гладков заверил, что натаскает Престина по пути на материк.
Наконец всё обговорили, подготовили, проверили, погрузили, попрощались.
Суда подудели, стали расходиться.
– Да не переживай ты так, Анатолич, – успокаивал начбезопасности, стоя рядом с капитаном, глядя вслед удаляющемуся «Скуратову», – я хоть и «за родину, за Сталина», но отправляй мы их не в «четвёртый-пятый» год, а в «тридцать седьмой», вот тогда бы валерьянку глотал. Всё ж мягкие они при Николашке были…
Через пять суток Гладков сообщил по радио: «Благополучно прибыли в Александровск».
В дальнейшем на связь выходил уже только Престин, регулярно, в обговоренное время сеансов. В основном передавая последние новости с Дальнего Востока.
Потянулось время в ожидании. Вполне привычное. Для ледокола обычная сезонная вахта (в том, оставленном времени) четыре месяца. Научные экспедиции длятся не намного больше. Однако нередко люди задерживаются на борту судна и на целый год. Так что лишний месяц или два ожидания особых проблем не вызвало бы.
Бултыхнули в воду становые якоря, реактор и вспомогательные механизмы перевели в щадящий режим. Вахты сменялись свободным временем, которое в большинстве теперь тратили не на развлечения, а…
– А для меня это развлечение! – обложившись журналами «Наука и жизнь», заявил старший мастер АППУ[53]. – Понятно, что мы паразитируем на том, что уже придумано до нас… но как интересно. Чувствуешь себя великим изобретателем, практически творцом!
Не все, конечно. Несмотря на всеобщий энтузиазм, находились среди экипажа и откровенно скучающие и просто лентяи. И капитан уже видел в этом будущие разногласия, когда одни будут пахать, а другие просто получать то самое «в равных долях». Пока это не лежало так уж на поверхности, но задуматься следовало.
Для разминки рядом темнел остров Визе. Скучнейшее местно, вытянутое на 22 километра, в ширину – пять, покрытое пологими песчано-глинистыми холмами, всё ещё усыпанными снегом с проплешинами лишайника и ягеля.
Даже птицы, нередко встречающиеся на арктических островах в большом количестве, здесь наблюдались практически в единичных экземплярах.
При всём при этом находились желающие пройтись по нагромождениям береговой гальки и твёрдой землице с ружьишком. Или закинуть спиннинг с песчаного обрыва для удовольствия и разнообразия меню.
Не преминул спешиться и капитан. С ним увязался неугомонный старший лейтенант Волков, уже законно не расставаясь с «калашом», запрыгнув в резиновую лодку.
– «Земля Визе», – Черто́в явно говорил для морпеха, который был новичком в Арктике. – Владимир Визе предсказал её местонахождение благодаря записям и анализу дрейфа зажатой в 1913 году льдами «Святой Анны». И только в тридцатом году нога человека впервые ступила на этот остров – в ходе экспедиции Шмидта это был сам Владимир Визе. Я захаживал когда-то сюда на ледоколе. Сейчас у берега лежит основательный припай, а в наше время тут всё уже не так. Линия берега совсем иная. Из-за глобального потепления в летний период остров окружён чистой водой, и волны беспрепятственно подмывают, обрушивая песчаный берег. В год море крадёт у суши до восьмидесяти метров. Если помните, ходила история про так и не найденную Землю Санникова, фильм ещё был снят. Миф, но есть мнение, что она всё же была… просто её размыло. Вот такая маленькая северная Атлантида.
Ближе к берегу разводье[54] было забито снежурой[55] и напоминало кисель, но матрос на руле уверенно вывел лодку к вмёрзшему в припай нагромождению гальки.
– Дальше пёхом!
Выгрузились, прохрумкали по камушкам, затем снова по льду, и вышли уже на смёрзшийся песчаный берег с включениями битого плитняка[56]. Поднялись чуть выше, дальше лежали лысые холмы высотой примерно 15–30 метров, в низинах и ложбинах белело и пока не думало таять.
Появление людей распугало даже редких птиц – из всех звуков только скрип наста под подошвами, редкие переговоры меж собой и тихий шелест ветра.
– Ни тебе даже белого медведя, – подал голос чуть поотставший морпех, пнув ботинком корку льда, выдав при этом хрусталики ледяных брызг. Ковырнул ещё, заинтересовавшись обнажившимся предметом. Наклонился, разглядывая:
– Ух ты, чёрт!
Потянув за край, лейтенант не без труда вытащил из-под снега железяку, оказавшуюся потемневшим стволом старинного карабина с расколотым деревянным прикладом.
– Эй, – не поднимая головы, позвал он остальных, сам не замечая, что в своей озадаченности даже голос
