Он успел подняться по карьерной лестнице от проходчика до бригадира. Состав подчиненной Зареву бригады постоянно менялся: шахтеры-перевоспитуемые, привозимые на Грумант, умирали быстро.
Тем не менее среди постоянно поступавших заключенных не случались ни бунты, ни голодовки. У них имелся уникальный шанс выиграть в смертельной лотерее: выжив на Груманте год, любой зек получал амнистию. Любой. Даже схлопотавший «тяжеляк» – сорок сидерических лет заключения. Даже приговоренный к расстрелу с отсрочкой исполнения. А Зарев и другие груманчане служили живым примером того, что шанс не совсем нулевой…
Счастливый лотерейный билет вытягивали единицы – тысячи отправлялись удобрять вечную мерзлоту, не становившуюся от того плодороднее.
Из-за того, собственно, Слатнар с Заревом и оказались на Умзале в начале боевых действий, не смогли вернуться на Грумант. Поток шахтеров-заключенных, казавшийся неиссякаемым, стал-таки иссякать. Зарев и сам чувствовал, общаясь в шахте с прибывающими: контингент меняется на глазах… Если раньше преобладали «бывшие», то теперь в основном поступали примазавшиеся к трудовому народу. Хорошо замаскировавшиеся пособники, проколовшиеся на какой-либо малости. Например, на анекдоте, рассказанном в неудачном месте и неудачным слушателям.
Избыток трудовых ресурсов сменился дефицитом, бригада Зарева постоянно работала в недоукомплектованном составе – и срок службы живого расходного инструмента от того лишь сокращался.
И наконец до руководства Наркомгорпрома дошла простая мысль: использование в подземных работах киберов не такая уж бессмысленная прихоть бездельников-имперцев. И на шахте в Стахановке накануне вторжения испытывали в реальных условиях первую опытную партию кибершахтеров, разработанных красными инженерами Умзалы.
Если начистоту, то не совсем самостоятельно разработанных – базовой моделью послужили киберы боевые (их-то как раз в Союзе производилось немало), в свою очередь скопированные с имперской боевой техники.
Но как бы то ни было, пробные экземпляры кибершахтеров на свет появились и проходили трудовое крещение в шахтах Умзалы.
Участвовали в испытаниях и Зарев со Слатнаром – первый изучал эксплуатацию новой аппаратуры, второй – программирование и ремонт. Выявляли недостатки, недоработки товарищей красинжей, вызванные слабым знакомством с грумантской спецификой.
А потом началась война.
Слатнар погиб во время налета на колонну беженцев в Гальской степи – которую кто-то от великого ума пустил по одной дороге и одновременно с колонной боевой техники. Зарев уцелел и оказался в оккупации.
Работать на имперцев он не собирался ни секунды. И логика вещей привела в подполье. Зарев чувствовал себя как дома в штольнях, где многие бойцы страдали от постоянного холода и простужались. И стал главным разведчиком и связным боевой ячейки.
Остальным товарищам выходить днем на поверхность было труднее: их хриплые простуженные голоса настораживали патрульных. Немедленно следовала тщательная проверка документов, а то и задержание с выяснением личности… Нескольких бойцов ячейка лишилась именно таким образом – из-за хронической простуды.
Зарев, сохранивший чистый и звонкий голос, да и к тому выглядевший как подросток, никаких подозрений не вызывал. Именно он осуществлял связь с городским подпольем. И не понимал порой: чего подполье больше приносит, вреда или пользы.
Стукач на провокаторе сидит, имперским сексотом погоняет… Вражьих агентов Зарев вычислял без приказа начальства, в качестве личного хобби. Поначалу докладывал о выявленных, затем прекратил. Все равно никто и никаких мер к ним не принимал: дескать, разоблаченный стукач, не знающий, что разоблачен, в десять раз полезнее разоблаченного и казненного… Ибо служит каналом для дезинформации врага, понимать надо, товарищ Зарев!
Понимать-то он понимал… Но потока лживой информации, дезориентирующей врага, отчего-то не замечал. Зато видел другое: многие активные и боевые ребята, способные всерьез усилить ячейку, попадали в сети провокаторов, а потом и в лапы жандармов… Кое-кого Зарев успевал спасти, выдернуть в последний момент. Но далеко не всех… Происходившее нравилось ему все меньше и меньше.
Зато стоило Хае Зальберг принести весть о пособнице врага – о бывшей однокласснице, возмутившей ее до глубины эрладийской души – командование ячейки тут же затеяло показательную казнь изменницы.
Зарев не испытывал сомнений морального плана: насмотрелся, как рядом в шахте загибаются сотнями куда менее виноватые пособники. Но ему казалось, что начинать все же надо не с девчонки, из корысти или малодушия сотрудничающей с оккупантами. Такими надо заниматься в последнюю очередь, после победы, места на Груманте всем хватит. Начинать надо с более опасных врагов.
Но он не возражал, приказ есть приказ.
Что ночная операция провалилась не из-за спонтанного предательства двоих малодушных, а была слита заранее, и не городскими подпольщиками, Зарев сообразил не сразу. Сначала, по горячке, ничего не показалось странным: грохнул взрыв, подъехали имперские патрули, завязался бой…
Потом, на холодную голову, призадумался: механизированный, бронетехникой усиленный патруль в ночной Морозовке – явление не то чтобы небывалое, но крайне редкое. Заскакивают, случается. Но лишь проездом или после случившегося ЧП, а обыденную службу несут пешие патрульные. А тут сразу два бронеглайдера, с двух сторон. Два усиленных патруля, и оба случайно оказались в районе запланированной операции, с двух сторон взяв ее в клещи? Не бывает таких случайностей…
В перестрелке группа потеряла двоих, но перестрелкой это назвать было трудно – их просто расстреливали с безопасного расстояния. Хотя по бронеглайдерам и вблизи палить из пистолетов и обрезов бесполезно, и самодельные гранаты кидать в них смысла нет. Вблизи мог помочь бур Зарева, но противник в зону поражения не совался, словно знал о нем… От кого, интересно?
Двое были убиты, еще одна дезертировала… Итого трое. Юнком скомандовал отходить.
А на пути отхода – как из-под земли выскочившие пешие патрули. При том, что график их курсирования Зарев хорошо изучил, и даже бур свой нес открыто, не прятал: никак не должны были подвернуться случайные патрульные ни на пути туда, ни на обратном…
Но подвернулись. Двое – подвернулись на свою беду. Аккурат под лазерный бур Зарева, прикрывавшего отход.
Так он впервые убил человека. Затем второго.
Двое живых, о чем-то мечтающих, на что-то надеющихся людей – пусть и одурманенных до последней степени имперской пропагандой – превратились в обугленные головешки. Вместе с мечтами и надеждами.
И Зареву это понравилось.
Внутренний барьер рухнул.
Убивать оказалось легко. Даже в чем-то приятно…
Зарев шел по утреннему, залитому рассветным солнцем Красногальску и недоумевал: и чего ради он бился как рыба об лед, призывая командование принять меры к провокаторам и имперским стукачам, наводнившим городское подполье? Если вопрос решается так просто – зачем все усложнять?
Тем более что обратно в штольни сейчас не пробиться… Товарищи просочились, а Зарев шел последним и не успел вырваться из Морозовки – жандармы развертывали оцепление быстро и грамотно, отрезая от старых выработок. Припрятав бур с полностью
