Диспозицию он и предложил. Тем, кто вынырнет из темноты, понадобится хотя бы пара секунд – привыкнуть к свету. Для того, чтобы среагировать и контратаковать, более чем достаточно. Мод, завернув в пару одеял, усадили на заднее сиденье, сами же устроились впереди, Арман лицом к выезду, Бонис – к нему спиной.
Монтировка, браунинг и… Мод положила на колени сумочку, предварительно ее раскрыв.
И – перепалка, не слишком активная, по фразе в минуту.
– Физический труд – вообще атавизм, – сообщил черноволосый. – Согласно любой теории, хоть по Библии, хоть по Дарвину. Во все времена самые лучшие его чуждались.
Усач громко и выразительно хмыкнул.
– Такие как вы, Жорж. Станете известным шансонье, будете ездить с концертами. Деньги, слава, девушки табунами. Это что, хуже, чем молоток и зубило?
– Почему – зубило? – возмутился было Бонис, но потом чуть подумал и вздохнул, тоже весьма выразительно. Арман, этого не пропустив, усмехнулся и завел баритоном:
Когда хотел я песенку пропеть для Маринетты, Неверная красотка убежала в «Опера», И с песенкой своей я смотрелся очень глупо, С ней выглядел, ей-богу, как осел!– И все равно, люди обязаны трудиться, – не слишком уверенно возразил усач. – И не потому что так Дарвин сказал или, допустим, Маркс…
Оборвав сам себя, резко поднял руку.
– Замерли!..
И сразу стало тихо. Потрескивал догорающий в огне сушняк, где-то вдали надрывно и зло кричала ночная птица, легкий ветер шелестел листьями кустарника…
Усач встал, сжал в руке монтировку и указал рукой в сторону невидимой в темноте тропы. Мод приоткрыла дверцу, прислушалась…
Ночь, легкий треск, шелест… Птица…
И тут в уши ударил крик, громкий, отчаянный, полный боли.
– Не двигайтесь, – шевельнул губами Бонис. – Арман – выезд, с той стороны тоже кто-то есть.
Красавчик молча кивнул.
Тянулись секунды, тишина стало густой, вязкой, липкой на ощупь…
– Вот они!
За невысоким пламенем костра, закрывавшего выезд, – два черных силуэта. Кампо открыл дверцу пошире, Мод опустила руку в сумочку – и пересела ближе к открытому окну.
– Жорж – за кемпер! – негромко выдохнул красавчик. – Мод, на сиденье, ничком!
Силуэты качнулись, надвинулись…
Арман пригнулся – и выпрыгнул из машины. И в тот же миг свинцовой косой ударила автоматная очередь, разнося стекла в мелкую крошку. Девушка вжала лицо в сиденье, но затем приподнялась, стряхнула с волос острые осколки…
– Рдах! – тяжелый, ни с чем не спутаешь, голос «браунинга».
Один из силуэтов, слева от костра, начал заваливаться назад.
Сумочка!
– Рдах! Рдах!.. Тох!..
Мод опустила руку с маленьким, почти игрушечным «испанцем» – «Кава spezial».
– Я… Я, кажется, жива. А кто еще?
* * *Жорж Бонис отряхнул куртку от колючек и бросил на сиденье что-то тяжелое, блеснувшее старым полированным металлом.
– На тропе было. А капкан мой утащил. Считай, обменялись.
Серый рассвет, умирающие белые угли, зябкий предутренний холод. В передней дверце – ровная круглая дыра, стеклянные крошки наскоро вымели из салона. Арман сходил к выезду и принес несколько стреляных гильз. Усач прошелся по тропе – и тоже не без результата.
– Интересно, сколько законов мы нарушили? – задумалась Мод, натягивая одеяло на самый нос. – Разрешения на оружия у меня нет, вы, Жорж, оказались злостным браконьером, а про тебя, Арман, лучше и не вспоминать.
– Обойдется! – махнул крепкой ручищей усач. – Глухое место, на то у мерзавцев и расчет был. А если что, гильзы предъявим. Автомат – не шутка.
– Пистолет-пулемет, – негромко поправил красавчик. – Если не ошибаюсь, BMP-32, датский. А что у вас за трофей?
– Перчатка, – уверенно заявила Мод.
Всмотрелась, прищурившись близоруко, и столь же уверенно уточнила:
– Нет, латная рукавица. Я такую в музее видела.
…Белая сталь, темные зубы-клинки. Арман осторожно взял в руки, надел, сжал пальцы в кулак.
– «Gaumenspalte» – «Волчья пасть». За такое лишали рыцарства. Играют без правил…
Подумал немного и словно выплюнул:
– Оборотни!
* * *Пышноусый, куда там Жоржу Бонису, жандарм спрятал подписанный протокол и важно кивнул:
– Благодарю вас, мадемуазель Шапталь! Дело, конечно, разъяснится, но бдительность – прежде всего. Думаю, хозяин просто куда-то отлучился, а дверь забыл запереть. Возраст, увы… Но в доме ничего не пропало, и картины на месте, вы же сами видели. Ну и страх же там нарисован! Неужели вы такое на выставку в Париж повезете?
– Простите, сержант, – мягко влез в разговор Кампо. – Нам говорили, что он, который отлучился, маленького роста, лысый, в очках…
Жандарм глянул изумленно.
– Папаша Робо? Не у тех спрашивали, мсье. Высокий он, седой, при бородке. И никаких очков. В доме же фотографии висят, в большой комнате…
Умолк, нахмурился, провел ладонью по усам.
– А фотографий-то я не увидел! Раньше точно были, мсье Робо всем показывал, особенно фронтовые… Погодите-ка!
И, чуть переваливаясь, закосолапил обратно – к обвитому плющом дому. Мод поглядела ему вслед.
– А ты еще тогда заметил. Молодец, Арман! Зачем фотографии убрали, ясно. Но… Картины-то есть!
Красавчик кивнул:
– Значит, не местные душегубы. А я-то вначале подумал, что в Берлогу заманивают приезжих, которые при деньгах. А тут, выходит, просто совпало. Или… Или кто-то очень хорошо изучил наш маршрут. Я как чувствовал!.. Ради всего святого, Монтрезор!..
Жоржа Бониса и «Вспышку» с дыркой в дверце решили спрятать подальше, дабы не попала в протокол. Картины Мод успела бегло просмотреть – жандарму и самому стало интересно. Обычный провинциальный хлам… Пропавшего же коллекционера местные и в самом деле недолюбливали. Ни с кем почти не общался, и у дома слава – хуже некуда.
– Скорее всего, папаша Робо никакой ловушки нам не готовил, – резюмировал черноволосый. – И это не случайная банда,
