Подделка!
Вернулась на место, улыбнулась – и нырнула за темную автомобильную тушу.
Обошлось без стрельбы. Через неделю встретились снова, в ином месте, но тоже ночью, у километрового столба. На этот раз картина оказалась подлинной.
– Я вас запомнил, мадемуазель, – негромко бросил ей один из похитителей, прощаясь. – Без очков вам значительно лучше.
Мод посчитала это угрозой и сильно испугалась. Но через месяц к ней обратился вежливый пожилой господин с весьма деликатной просьбой о посредничестве. Профессионалы требовались по обе стороны закона.
Спустя некоторое время, когда молодого эксперта уже неплохо знали в очень узких кругах, очередной клиент мимоходом обмолвился, что мадемуазель Шапталь имеет смысл сменить нанимателя. Предлагалась постоянная работа с очень хорошей оплатой – но уже по другую сторону кодекса. Мод категорически отказалась – и вскоре получила первое письмо, в которой ей наставительно советовали не мешать серьезному бизнесу. От страховой фирмы девушка уже знала, что в темном ряду похитителей и продавцов подделок появился некто очень талантливый и амбициозный, создавший свою собственную «фирму». На этот раз она не испугалась. Положив письмо с угрозами на стол, достала чистый лист бумаги и нарисовала в центре идеально ровный круг. Задумалась… Как назвать амбициозного?
Тень прóклятого деда неслышно соткалась рядом. Поль Верлен ухмыльнулся в густую седую бороду:
Что небеса ему? Что солнца блеск янтарный, Шафранный, золотой? Что над лесным прудом Веселый щебет птиц? Ведь господин Прюдом Обдумывает план серьезный и коварный…[26]Эксперт Шапталь, кивком поблагодарив призрака, вывела четким чертежным почерком: «Прюдом». И дважды подчеркнула.
Шерлок Холмс нашел своего профессора Мориарти.
6На этот раз над головой был потолок, руку протяни – коснешься пахнущей сосной балки. Нары, самый верхний ряд, первая рота, полосатая роба. Фамилия прежняя, номер иной. Скоро отправка, в суете могут и не заметить.
Познакомиться Лонжа ни с кем не успел – ночью и привели. Сонный дежурный молча указал место под самым потолком.
За кирпичными стенами – тишина. Оркестр замолчал, но танго, слышанное не раз, не хотело отпускать, кружилось и кружило, словно белая холодная метель.
Лишь одно воскресенье, О другом не прошу я…Что происходит в лагере, Лонжа тоже не знал. Удивила лишь охрана, «эсэсманы» сплошь незнакомые, трезвые и странно молчаливые. У некоторых вместо дубинок – тяжелые плети при поясе. Вероятно, новая смена.
Думать об этом не хотелось – и ни о чем ином тоже. Нужный шаг сделан, а обо всем прочем – завтра.
День любви и улыбок, Мой лучший день…Он попытался прогнать танго, но белая метель, внезапно став беззвучной, ударила в лицо, сбила с ног, понесла над пустой, подернутой ледяной коркой, землей, не давая вздохнуть, горизонт надвинулся, оскалившись острыми горными зубцами. За ними чернела бездна, пропасть, в которой нет и не будет воскресенья. Вечность, его ожидающая, холодна и пуста.
Он успел поймать ногами скользкий лед, покачнулся, стал ровно. Белый вихрь заплясал у самых глаз, изменяя пространство и меняясь сам. Снег слепился единой маской, растекся сверкающим белым огнем…
– Рихтер!
Шепот был негромок, на грани слышимости, но он проснулся сразу, прорвавшись сквозь холодный колючий снег. Завтра еще не наступило, но следующий шаг придется делать прямо сейчас.
– Слышу!
– Спускайтесь, надо поговорить.
Голос Карела Домучика он узнал даже сквозь сон.
* * *В маленькой комнатке неярко горела электрическая лампочка, скромный желтый светлячок. Стол, два стула, железная койка под серым казенным одеялом.
Домучик кивнул на стул, бросил на столешницу пачку сигарет и зажигалку.
– Quid pro quo, Рихтер. Встречу я вам организовал. Пришлось потрудиться, один побег чего стоил! Только не пробуйте читать мне мораль. Ваш Рузвельт сейчас готовит войну, в которой погибнут десятки миллионов. В здешней каше пострадало значительно меньше, и я им, признаться, ничуть не сочувствую.
Взгляд за стекляшками очков был холоден и немного брезглив.
– Тем более, речь пойдет не о них, а о вас, Рихтер. Берлинские гости, назовем их так, вам поверили. Для них вы – курьер, пусть и чрезвычайный.
Наклонился, взглянул прямо в глаза.
– А вот я не поверил. Тот, с кем вы говорили, чужих агентов ловил, а я их еще и готовил, так что отличить рядового сотрудника от, скажем так, резидента способен. Вы, Рихтер, приехали в Германию для чего-то очень важного.
Присел за стол, закурил, подождал, пока закурит гость.
– Американцы не внедряют в Рейх нелегалов, не их почерк. Антифашистская эмиграция под контролем «стапо», о вас бы знали, а французы не стали бы посылать человека из Штатов, слишком громоздко. Я бы принял вас, Рихтер, за русского агента, но именно сейчас Сталин чистит свою разведку, сплошные аресты, внешнеполитические операции практически свернуты. Кто вы?
Лонжа пожал плечами.
– Если я прибыл в Германию для чего-то важного, позвольте мне это важное сделать.
Домучик подался вперед, резко, рывком. Желтый свет отразился в стеклышках окуляров.
– Охотно! Но под моим контролем. Мне не нужна чужая слава, дело в ином. Одно из правил всякого заговора – не хочешь остаться бессильной пешкой, создавай свой собственный заговор внутри заговора. Те, кто борется с Гитлером, не слишком дружны. Коммунисты не верят Черному фронту, Бюро Кинтанильи игнорирует Германское сопротивление. А есть еще кто-то очень сильный, может быть даже всесильный. Ночной Орел, слыхали? Он не орел, лишь первая ласточка. Я создаю свою организацию, у меня уже есть люди, связи и деньги. Не хватает козырей, и тут появляетесь вы, Рихтер. Я вам помогу, но вы тоже раскроете карты. Quid pro quo!
– Вы уже об этом говорили, – Лонжа нашел в себе силы для усмешки. – И я вам ответил. По-моему, все ясно.
– О-о, не совсем!
Голос упал до шепота, очкастый оскалился и внезапно подмигнул.
– Сдадите меня в «стапо»? Здесь, в Губертсгофе, просто не успеете. Комиссия
