– Еще две минуты. Можем, конечно, обождать, но, думаю, картина ясна. Я поспрашивал наших стариков, и они очень удивились. Ни о какой Белой Градиве никто слыхом не слыхал.
«Не старушенция это, а баловство», – вспомнил князь.
– Это все Канди, – продолжал синьор Гамбаротта. – Он, конечно, не сумасшедший, но пьет изрядно. И к тому же скучает, работать не хочет, хоть я ему и предлагал неплохое место. А еще образованный человек! Прав, прав Дуче!..
В чем именно прав бывший капрал, князю узнать не довелось. Подеста умолк на полуслове.
…Белая!
Джузеппе Гамбротта сжал пальцы в кулак. Негромко хрустнули кости.
Она!..
…Не дым, не туман – четкий ровный силуэт в серебристом огне. Вначале у церковных врат, затем на старых ступенях. Ниже, ниже, ниже. Ближе… Лестница позади, она на площади. Уже и пеплос виден, и венец на скрытых тонким покрывалом волосах, и даже лицо, недвижное в своей мертвой красоте. Походка быстрая, но ровная, правая рука поддерживает подол, сандалии неслышно ступают по истертым камням.
Градива!..
Подеста громко прокашлялся, словно в рот ему попала пыль. Поднял сжатый кулак… Опустил. Князь же вдруг понял, что совершенно спокоен и даже рад. Материализм, что ни говори, скучен. Приятно осознать, что есть нечто за его пределами. Пусть даже это минутная иллюзия, пар из старой трубы.
– Ave, Gradiva divina! – негромко проговорил он.
Услышала! Остановилась на миг, замерла, медленно повернулась… Дикобраз не выдержал и помахал призраку рукой.
Когда белый силуэт скрылся за углом храма, подеста, наконец, поймал губами непослушное слово.
– Это… Это!..
– Это, – улыбнулся Дикобраз. – Впечатляет, согласен.
– Б-безобразие! – грозно выдохнул синьор Гамборотта. – Во вверенном мне городе! Без моего разрешения! В нарушение пункта 4 должностной инструкции!..
Князь взял разбушевавшееся начальство под локоть.
– Не огорчайтесь! Очень милое привидение, и походка вполне божественная. Так что выбрались сюда мы не зря… А вот скажите, синьор Гамбаротта, кто еще знает о нашей ночной прогулке?
Тот тяжело выдохнул.
– Я об этом сейчас и думаю.
* * *В гостиницу князь вернулся уже поздним утром. Повесил шляпу на крючок, присел у стола. Ночное путешествие оказалось полезным. Подеста, изрядно смущенный явлением белой богини, разрешил не спешить с переездом на гору. Зато не выспался толком – синьора Гамбротту довелось утешать чуть ли не до утра. Хозяину Матеры было очень и очень обидно.
Дикобраз, махнув на все рукой, решил поспать до обеда. Но прежде чем уйти неверной тропой сновидений, решил два небольших вопроса. Письмо жены лежало на столе, прочитанное, но не до конца понятое. Всего два абзаца, в первом – многословная надежда на то, что Судьба наконец-то научит непутевого супруга уму-разуму, второй же был странен. Жена писала, что в крайнем случае Дикобраз может обратиться к кузену, и тот непременно поможет. Слово «крайнем» подчеркнуто, причем дважды.
У князя Алессандро Руффо ди Скалетта родственников имелся целый легион. Вот только, так уж сложилось, среди них не было двоюродных братьев. Ни одного.
Дикобраз письмо перечитал, аккуратно вложил обратно в конверт и отправил в ссылку – на маленькую деревянную полочку справа от окна. Там уже скучал молитвенник в кожаной обложке. Князь взвесил маленькую черную книжицу в руке, немного подумал и переложил в левый карман пиджака.
Разбудили его после полудня. Знакомый посыльный, сопровождая каждое слово тяжкими вздохами, сообщил, что прибыла почта. Подеста, забыв о всякой жалости, велел бедняге в самую жару бить ноги на спуске. А ведь еще предстоял подъем!
Князь, искренне посочувствовав, уврачевал рану посыльного шелестящей банкнотой и развернул записку.
…О выходе в ночной дозор подеста не рассказал даже супруге. Служебная тайна! Однако секретарю муниципалитета сообщил, опять-таки согласно служебной инструкции. Синьор Красный Нос обязан знать, где находится глава города.
Дикобраз понимающе кивнул.
Ка-зал-ма-дж-и-о-ре…
Записку спрятал в тот же карман, где лежал молитвенник. Подошел к подоконнику и запел, глядя в горячую летнюю синеву:
Убежала, убежала в страхе дочка… Он избил меня отменно. Но красотке, но красотке неизменно Буду верен я душой. Тиритомба, тиритомба, Тиритомба, песню пой, Ты песню пой! 4Могло повезти, могло и нет. Парней в коридоре двое, в камеру же заходит один, второй остается за дверью. Но это в обычном случае, следовало рассчитывать и на необычный. Могут зайти вдвоем, могут и Альберта с собою захватить. Тогда – плохо дело.
Плохо, да не совсем. Лейхтвейс вспомнил, что кобуры у парней всегда застегнуты. Значит, пара секунд в запасе еще есть.
Итак…
Он подошел к двери, отмерял шагами нужный размер, пометил точку на полу. Здесь! Дверь откроют не полностью, она тяжелая, из стали. Первый, кто шагнет за порог, обязательно поглядит на койку. Она от входа слева…
Оставалось вспомнить всех, кто может быть в подземелье. Не так много, охранники не меняются, значит их двое. Добавим врача, драчливого Альберта и чувствительную фройляйн Ренату. Терпимо – если не навалятся толпой и не станут стрелять издалека.
Осколки, покружив, сложились четкой и ясной картинкой. Ничего невозможного, обычное учебное задание.
Нет! Не совсем обычное. На учении случаются «условно убитые». Здесь будут – безусловно.
Лейхтвейс поморщился, отгоняя ненужную муху-мысль. По закону и уставу он прав. По совести? Пятеро на одного, здесь уж кто выживет. И вообще, он – сотрудник Абвера. Какая еще к черту совесть?
Воды по-прежнему не было, он не пил и не умывался почти сутки. Лейхтвейс облизал языком сухие губы, поморщился от солоноватого вкуса крови…
Не он первый начал!
Работаем!..
* * *Он ожидал крика, но охранник рухнул беззвучно. Не упал даже – сполз на пол, прижимая ладони к голове. Зато загрохотало железо, унитаз все-таки вырвался из рук. Металл ударил о камень.
…Четыре винта, на каждый ушло полчаса – ложка не подвела. Сантехника весила немало, и Лейхтвейсу пришлось изрядно потренироваться, прежде чем он освоился. Подъем – рывком, на вытянутые руки. Шаг вперед…
