Бардак.
Полагаю, человек, незнакомый с господином послом, мог посчитать его излишне увлеченным. Я прекрасно знал, что он обыкновенное ископаемое, сосланное на доживание туда, где у Российской империи не было особых интересов.
Я развел руками. Тереза только рукой махнула. Интернациональные жесты. Великая вещь.
И вот, я оказался на улице. Подмигнул горгулье с черепом вместо башки под крышей. Туземная эстетика. Невольно привыкаешь. Очень невольно и очень неохотно.
Поспешил по комплексу к главному зданию.
Пожалуй, тут бы не было так отвратительно, если бы не одно ма-а-аленькое обстоятельство. «Транспортый коллапс» называется. В конце концов, лету до столицы из любой точки шарика – не больше двух часов на каком угодно корыте, способном на суборбитальный полет. Хоть на десантном боте.
Увы, у нас не было десантного бота.
…Года три назад неким светлым головам из европейских ученых, чтоб им в аду икалось, показалось замечательной идеей поместить человеческую память и самосознание в компьютер.
То, что копирование уничтожало исходник, не слишком смутило бравых искателей технологической сингулярности.
В конце концов, это так стерильно звучало, казалось таким мелким, таким незначительным по сравнению с открывшимися перспективами. Как же, мелкое, гаденькое бессмертие на Земле!
Гниющие трупы с выпотрошенными черепами выглядели совсем не стерильно. А бессмертие – если можно считать это таковым – получала всего лишь свихнувшаяся программа ИИ. Копирование не есть перенос.
В общем, как это обычно и бывает с идеалистами, – все обернулось бойней.
Пьюти-фьють, как было написано в старой глупой книжке. Пьюти-фьють.
Нет, ученые изначально собирались проделать все на сугубо добровольных началах.
Минус добровольцев как явления заключается в том, что людям, да и, как выяснилось, нелюди, свойственно этих самых добровольцев назначать из числа ничего не подозревающих сограждан.
С другой стороны, могло быть хуже.
Так или иначе, кризис удалось разрешить.
Компьютеры, уверенные, что они постчеловеки, растворились в Пустоте за пределами человеческих владений и обещали не возвращаться.
Слава богу!
Минус заключался в том, что Земля в итоге не досчиталась доброй четверти населения. Нашей империи повезло: тем, кто знает, что живет вечно, не нужны подделки под бессмертие, так что мы потеряли немногих.
Другие страны редко могли похвастать подобным. Вычеркни каждого четвертого – и казалось бы, ничего особенного не произойдет.
Ан нет. Государства рушились. Прерывались технологические цепочки. Кое-где воцарялся хаос.
России и тут выпала удача. Или не выпала – как посмотреть. Взятый первым императором курс на создание дублирующей экономической системы не подвел.
Да, бразильские аэрокары и французские сыры были лучшими – но когда те исчезли, нашлось чем их с горем пополам заменить.
Техника, лекарства, пища… Все это имелось, пусть и не в достатке. И в этом-то и заключалась беда.
Жадных богачей никто не любит. Мотов не любят втройне.
Требовался баланс – и империя задыхалась, отправляя гуманитарные миссии, вводя миротворческие контингенты и пытаясь кое-как встать на ноги без толкового импорта.
А ведь были еще колонии и научные базы в Солнечной, не способные существовать без грузов из метрополии, был Тритон – первый и единственный аванпост человечества за пределами родной системы…
В общем, забот оказалось по горло.
И ежедневные визиты на чай в столицу превратились сначала в непозволительное транжирство, а чуть позже – в несмешную шутку. Мало реакторного топлива. Мало машин и еще меньше полных экипажей – пусть все купеческие ладьи мобилизованы вместе с командами.
Мы вернулись в двадцать первый век, когда путь из некоторых уголков шарика занимал недели.
…Посол сидел за тяжелым столом и сосредоточенно пыхтел, накручивая себя. Толстые пальцы сжимались в воздухе, будто он кого-то душил. Отчего-то имелось у меня подозрение, кого именно.
– Трифонович, не кипятись, взорвешься, – нежно посоветовал я, усаживаясь в кресло безо всяких приглашений. – Сколько раз предупреждать? Хочешь, чтоб твоя пакость была целой, – не подпускай ее ко мне.
– Что вы себе позволяете? – зарычал он. – Милостивый государь, я требую объяснений! Вы понимаете, как могут пострадать дипломатические отношения, если весть об уничтожении подарка дойдет до деспота…
– Тсс, – посоветовал нежно. – Тсс. Что я говорил? Взорвались. И кто же вам после этого скажет, что я не говорил? Стоять! Хотите объяснений – получите. Мы православные. Если местные потомки мексиканцев неровно дышат к Санта Муэрте, Святой Смерти, то это сугубо их проблемы. Ну, опосредованно наши. Поскольку нам должно просвещать их, а не перенимать заблуждения. Это доступно?
– Но деспот… Он же расстроится… – Он был до смешного расстроен, этот шестидесятилетний мальчишка. – Как же так, господин третий секретарь?
Мне стало его жалко.
– Послушайте, Александр Трифонович, успокойтесь. То есть наоборот. Включите свой пыл. Ананасы для столицы сами себя не вывезут, так что… – Я вгляделся в полыхнувшие яростью глаза. – Вот так правильно. Вижу, вам стало интересно, что же за протекция такая у этого мальчишки, что он с ходу вскочил на серьезную должность, да еще хамит вам в лицо; прикроет ли она, если вы всерьез вознамеритесь его угомонить?
– Признаюсь честно, Сергей Афанасьевич, меня это действительно интересует. – В снулых глазах блеснуло что-то хищное. Так бывает, когда престарелый охотничий пес, растерявший нюх, пытается встать на след.
Все-таки Александр Трифонович действительно был непрост. Но слишком, слишком осторожен.
– Так вот, на мою протекцию, Александр Трифонович, вас не хватит. Но скажу честно, никому не пожелаю, особенно человеку с вашим сердцем, заработать подобную… привилегию так, как пришлось мне.
– Ну уж? – Охотничий огонек в глазах усилился.
– Помните башни, что строили нелюди? Те, что в результате оказались их космическими кораблями? Я был в штурмовой группе, что проникла в одну из них, – совершенная правда, пусть и не вся. – Сугубо между нами, понимаете?
Секрет небольшой. Зато причастность к тайнам Имперской Безопасности бодрит всех.
Результата добился. Огонь в глазах сожрал пепел, вынырнул из-под углей.
– Неплохо сыграно, – улыбнулся Александр Трифонович как-то стыдливо. – Но над паузами и лексиконом надо поработать. Вы хамите, будто на сцене красуетесь.
Такие сценки происходили регулярно, чуть не через день. Грехи наши тяжкие! Высокое начальство следовало регулярно пинать, чтоб оно зашевелилось.
Хмыкнул, представив, как пинаю Старика – боярина Владимира Конрадовича Шталя, главу Имперской Безопасности, моего настоящего командира. Ноги недосчитаться можно.
– Вопрос с отрубленными головами закрыт?
– Закрыт. Хотя Дрендо действительно затаит злобу. Не следовало…
– Не слушать меня. Увижу еще одну – расстреляю к чертям.
– А вы ведь не рисовались, – вдруг понял «сеньор посол». – Вы там были. Говорят, это удалось только одной из групп. Казакам и какому-то бесу, простите, сотруднику Имперской Безопасности, на Тритоне.
Впервые за полтора года я увидел неподдельный интерес на его слабом, все-таки слишком слабом лице.
– Каково это? Говорят, там была бойня?
– Пьюти-фьють. Знаете, есть старая книжка? «Бойня номер пять»? Так вот, там говорится что-то в духе того, что после бойни остаются лишь птицы, а что они могут сказать? «Пьюти-фьють» – и только. Так вот: пьюти-фьють, Александр Трифонович. Если мы закончили на этом обсуждать бойни, и головы, и туземные нравы…
