– Она здесь при чем? Станислав Петрович, мы не любим шутить!
Боль слабеет до такой степени, что о ней можно забыть.
– Двести миллионов граждан империи носят в телах двести миллионов имплантатов, связанных в громадную сеть, обладающую псевдосознанием и даже неким подобием разума.
– Что?
Ему не верят, но его это не заботит.
– Соборность включилась сорок четыре года назад, – говорит он, вспоминая, как был ошарашен, когда его самого посвятили в тайну. – Это голос всех, кто живет в России. Именно она, проанализировав колоссальный объем информации, оценив сотни тысяч личностей, выберет… а точнее, выбрала того, кто следующим взойдет на трон.
– Бред! Ерунда! Чушь! Вы за дураков нас держите?! – голос за светом ярится, но нейроконнектор в ход не пущен, и это значит, что он все же сумел их убедить. – Наследником сделать случайного чужака? Какой правитель пойдет на такое? Ха-ха!
– Ха-ха, – словно эхо отзывается он; каркающее, злое, хриплое эхо. – Конечно. Только династический принцип доказал свою несостоятельность очень давно, еще во времена Древнего Рима. Как бы ни был хорош правитель, его сын может оказаться дураком, моральным выродком либо просто не приспособленным к власти человеком. Вспомните, сколько государств рухнуло из-за того, что трон занял тот, кто имел на него право, но не имел способностей и ума?
Спорить с этим бессмысленно, и голос за светом и не пытается.
– Но что помешает старшему сыну императора… или среднему, он решительней… после смерти папы сказать: «Дудки, я так не играю», объявить власть своей, а так называемого наследника, выбранного этой вашей Соборностью, поставить к стеночке? Неужели они все покорно отойдут в сторону?
Грудь взрывается болью, он вздрагивает, стул вновь шкрябает ножками по полу.
– Станислав Петрович? Что с ним? А ну проверь!
Сильные руки хватают его, не дают уплыть в черный туман, покинуть наконец это подземелье, холодный щуп портаптечки касается запястья, за ним следует укол, второй. Дурман отступает, становится легче дышать, разжимается стиснувшая грудь костлявая лапа.
Но он знает, что это ерунда, не поможет, в аптечке нет лекарств, которые ему требуются.
– Ничто… не помешает… – говорит он, – только он этого не сделает никогда… Поскольку знает…
Словно волна бьет в лицо, как тогда в Ялте, когда они с Мариной познакомились. Солнце заглядывает в глаза, теплое, ласковое, и нет в мире ничего и никого, кроме них двоих.
– Стой, старый пердун! Мы не дадим тебе сдохнуть просто так! Все расскажешь! – Пауза. – Давай ему стимулятор. Перестарался ты с нейроконнектором!
– Сколько ты говорил, столько я и делал, – недовольно произносит второй голос, низкий и хриплый.
Еще укол, на этот раз в шею, и он выныривает из яркого миража, возвращается под безжалостный свет лампы, от которого давно обуглилась и слезла кожа на лице, осталось лишь покрытое язвами мясо.
– Сыновья императора знают, – говорит он, – что Соборность им не подчинится. Двести миллионов узлов… двести миллионов имплантатов… и только один управляющий… лишь император может использовать эту Сеть как советчика, может с ней общаться… и эту же способность получит от Соборности следующий ее избранник. Заставить или обмануть ее нельзя.
Снова боль в груди, но по сравнению с пережитым только что она выглядит нежным прикосновением.
– Как он общается с ней? Как контролирует? – вопрошает некто издалека.
– Не знаю, я не специалист, – отвечает он. – И я не знаю, кто будет императором. Только государь знает имя преемника и скоро его назовет, и вы ничего сделать не сможете.
Боль усиливается, аптечка раздраженно жужжит и щелкает, и он с облегчением понимает, что все, лекарства не помогут, миг освобождения близится, он вырвется из лап «оболочек».
Жаль, что не так, как хотелось… но его и так не отпустили бы живым.
– Мы можем его убить! – Злость рокочет в голосе за светом, но лишенная силы, злость проигравшего. – В Орлином дворце у нас есть свои люди! Свои глаза, уши и руки!
Бахвальство или правда?
Он уже не узнает.
– Можете. Только это бесполезно. Соборность тут же выберет нового преемника. Немногим хуже. До императора вам не добраться, иначе вы давно это сделали бы.
Да, покушения были, но давно, последнее – двадцать лет назад.
– Мы уничтожим Соборность! Мы найдем способ!
Грудь сдавливает, но это странным образом не мешает говорить, наоборот, язык словно развязывается.
– Очень сомневаюсь, – произносит он, улыбаясь, вновь чувствуя соль на губах: то ли кровь из настоящего, то ли морская вода из прошлого: единый поток жизни. – Перебьете всех? Двести миллионов человек?
Он смеется, легко и открыто, как не смеялся, наверное, много лет.
Он свободен.
– Станислав Петрович, это проблема чисто техническая, ха-ха, – голос за светом вновь звучит спокойно. – И первый шаг – изучить персональный чип, узел Соборности. Начать мы можем с вашего…
Но он не боится, он за пределами страха, и боль в груди – его верный союзник.
Говорить о том, что имплантат после смерти хозяина перестает функционировать и быстро распадается, он не собирается – пусть хозяева «оболочек» разбираются с этим сами. Яркий свет, бьющий в глаза, мигает, и тьма обрушивается со всех сторон, вцепляется в тело.
И он не в силах понять – это его родная боль или принесенная извне.
Но исход один.
Настоящее
Всю дорогу до Орлиного дворца Сашка ждал, что на них снова нападут.
Только когда за покореженной столкновением кормой лимузина сошлись створки кованых ворот, украшенных орлами, он немного расслабился.
– Приехали, – сказал телохранитель с родинкой. – Вон тебя встречают, юноша.
На крыльце, к которому они подкатили, стоял высокий старик с безупречной выправкой: седые волосы блестят на солнце, глаза под кустистыми бровями похожи на два буравчика, морщины глубокие, точно старые шрамы.
– Гражданин Барсов, добрый день, – сказал он, едва распахнулась дверца машины. – Прошу за мной.
Сашка сделал шаг, оглянулся, неожиданно понял – успел привыкнуть, что его сопровождают двое крепких, подтянутых, неприметных… а еще они спасли ему жизнь. Там, около вихрелета.
