Потребовалось несколько недель, чтобы откачать из трюма воду и подлатать самые серьезные повреждения, но люди трудились в охотку, и к концу августа 1903 года потрепанный паровой корвет покинул Рабаул — верхние паруса отсутствовали, на палубе установили ветряк, чтобы приводить в движение помпы, разодранный корпус скрепили тросами, чтобы не развалился на части. По всем расчетам этот плавучий уродец должен был сгинуть без следа где-нибудь в Индийском океане.
Но море и стихия оказались снисходительны, и двадцать девятого октября паровой корвет его императорского, королевского и апостолического величества «Виндишгрец» вошел в Полу после шестнадцати с половиной месяцев отсутствия. Его быстро признали непригодным для мореплавания и стали использовать в качестве склада мин. Старый корабль стоял на приколе у набережной Вергарола и в 1918 году и, как я слышал, был разобран только в 1923-м, пережив кригсмарине и австро-венгерскую монархию на пять лет.
Когда я наконец ступил на берег в Поле в июле 1904-го, то ожидал самого худшего — по меньшей мере, подробного допроса о действиях отряда Микулича на Новой Силезии и обстоятельствах, приведших к его почти полному уничтожению племенем охотников за головами. Однако меня встречали не как бежавшего с поля боя солдата, а как национального героя, «узника острова каннибалов», чья преданность благородному австрийскому дому была такова (как гласило официальное заявление), что «даже лежа в лихорадке на пустынном острове, он обернул вокруг себя красно-бело-красный флаг, чтобы уберечь его от повреждений».
В рапортах я удостоился отдельного упоминания и получил от императора высокую награду — серебряную медаль за доблесть. Кажется, я стал самым юным ее обладателем.
Я давал интервью прессе и стал любимцем флотских бюрократов, которые прилагали все усилия, чтобы кошмарное плавание «Виндишгреца» выглядело триумфальным хоть с какой-то стороны. Я решил, что после девяти месяцев, проведенных в одиночестве на острове, пропущу в Морской академии как минимум год. Но мне выдали особое разрешение остаться с курсом 1900-го года и сдать экзамены за время летних каникул. В результате в сентябре 1904 года я выпустился в звании зеекадета, через три месяца после остального курса, но имея в запасе всего лишь эти три месяца, чтобы его нагнать.
Это было приятно, но далеко не так приятно, как обнаружить, что моему другу Максу Гауссу никак не навредили разногласия с профессором Сковронеком по поводу краниометрии. Мятежники выпустили Гаусса из карцера, и когда два месяца спустя линиеншиффслейтенант Залески принял на себя командование кораблем в Рабауле, он снял с команды все взыскания. Что до самого профессора Сковронека, я рад, что больше никогда его не видел.
Вернувшись в Австрию, он написал устрашающую книгу о своем опыте и получил славу бесстрашного исследователя дикарей. Система Сковронека по измерению черепов была сформулирована в 1908 году в книге «О классификации черепов различных рас», которая выдержала одиннадцать изданий и стала главным трудом в этой дисциплине в германоязычных странах и Скандинавии.
Сам профессор умер в 1924 году, но труды надолго его пережили. В те годы одним из восторженных его читателей был неудавшийся фермер по фамилии Гиммлер. Позже он написал предисловие к одиннадцатому изданию и в 1941 году напечатал специальную карманную версию для использования в целях расовой гигиены на местах. Всегда помните, дорогие слушатели, что даже если какая-то идея выглядит откровенно нелепой, это не значит, что она в конце концов вас не прикончит.
Так каков же итог кругосветного путешествия корвета «Виндишгрец»? Боюсь, не слишком впечатляющий. Океанографические исследования несомненно имели научную ценность, и я рад, что принимал в них участие. Но всё остальное вскоре стало бесполезным. Императорскую и королевскую колонию Австро-Венгрии в Западной Африке ждала участь остальных австрийских колониальных затей. Как только в Вену вернулся граф Минателло, Министерство иностранных дел зарегистрировало наши права на побережье западнее Фредериксбурга.
Но потом всё пошло наперекосяк. На Баллхаусплац прибыл британский посол, а вслед за ним и французский, чтобы вручить написанные в резких выражениях ноты протеста в связи с вмешательством Австрии в дела Западной Африки. Германия оказалась менее надежным союзником, чем все надеялись, а Соединенные Штаты — более заботливыми насчет территории своего протеже Либерии, чем все ожидали, и немедленно отправили в западноафриканские воды крейсер, чтобы подчеркнуть свою озабоченность. В итоге император отказался подписывать декрет об аннексии, и вся затея позорно провалилась.
Австрийским подданным из племени кру, приписанным к кригсмарине, то есть Джимми Старборду, Онести Железному Лому и остальным выплатили жалованье, когда «Виндишгрец» добрался до Полы, и отправили домой на пароходе. Юнион Джек, мой спаситель той ночью, во время пира каннибалов, сопровождал меня до Сиднея на борту «Парраматты», а оттуда отплыл в Западную Африку через Кейптаун.
Тем утром я простился с ним у трапа, мы пожали друг другу руки и обнялись, а потом махали руками, когда пароход попыхтел к выходу из гавани. В Поле я написал рапорт о его благородном поступке и позаботился о том, чтобы ему оплатили девять месяцев пребывания у отца Адамца. Деньги отправили ему вместе с бронзовой медалью за верную службу, адресовав просто «Мистеру Юнион Джеку, эск., Бунсвилль, Побережье Кру, Западная Африка». Надеюсь, он всё это получил.
Но полную историю плавания «Виндишгреца» я услышал только как-то вечером в 1930-м году, в обеденном зале «Гранд отеля», на польском морском курорте Сопот, на полоске песчаных дюн балтийского побережья к югу от нового порта Гдыня. Мне было за сорок, уже три недели я был гражданином Польши и две из них служил командор-поручником на польском флоте, недавно вернувшись из Южной Америки, чтобы организовать подводный флот.
Контр-адмирал (в отставке) Флориан Залески покинул польский флот за год до того и теперь работал в Гдыне консультантом по минному делу. После возвращения «Виндишгреца» он сделал неплохую карьеру, получив титул барона и внеочередное звание фрегаттенкапитана — неслыханное дело на австрийской службе. Он также отличился во время Первой мировой войны и в 1917 году был списан с флота по ранению, когда командовал эскадрой в схватке с британцами у Валоны.
В те годы мы иногда встречались в коридорах и кивали друг другу, кригсмарине — небольшая организация, все знают всех, но, каким-то образом, по службе мы не пересекались на достаточное для обстоятельного разговора время. Та встреча за ужином стала первой почти за двенадцать лет.
Мы засиделись в
