— Что же, Джейн, вы меня узнаете? — спросил знакомый голос.
— Только снимите красный плащ, сэр, и тогда…
— Но пояс завязан узлом. Помогите мне.
— Разорвите его, сэр.
— Ну, в таком случае прочь рубище! — И мистер Рочестер сбросил свой маскарадный костюм.
— Право, сэр, что за странная идея!
— Но отлично воплощенная, э? Вы не согласны?
— С барышнями вы, очевидно, отлично сыграли свою роль.
— Но не с вами?
— Со мной вы не изображали цыганку, сэр.
— Так кого же я изображал? Себя самого?
— Нет. Кого-то непостижимого. Короче говоря, мне кажется, вы старались разговорить меня или вовлечь во что-то. Вы говорили вздор, чтобы заставить меня говорить вздор. Вряд ли это честно, сэр.
— Вы прощаете меня, Джейн?
— Не могу ответить, пока не обдумаю всего. Если по размышлении я приду к выводу, что ни в какой особой глупости не повинна, то попробую вас простить, но все-таки вы поступили дурно.
— А! Вы были очень сдержанны, очень осторожны и очень разумны.
Я подумала и решила, что в целом так и было. Но, правду сказать, я насторожилась с самого начала нашего разговора. Подозрение, что это какой-то маскарад, возникло у меня почти сразу. Я знала, что цыганки и гадалки не говорят так, как говорила эта лжестаруха. К тому же я заметила и измененный голос, и старания скрыть лицо. Но мои мысли обращались к Грейс Пул, этой живой загадке, этой тайне тайн, какой я считала ее. О мистере Рочестере я не подумала ни разу.
— Ну-с, — сказал он, — о чем вы задумались? Что означает эта серьезная улыбка?
— Удивление и комплименты самой себе, сэр. Полагаю, вы разрешите мне уйти?
— Нет, погодите немного и расскажите мне, чем занимается общество в гостиной.
— Разговаривают о цыганке, я полагаю.
— Сядьте! Скажите, что они говорили обо мне?
— Мне лучше не оставаться тут долго, сэр, ведь уже почти одиннадцать и… О! Вы знаете, мистер Рочестер, что после вашего отъезда сюда приехал неизвестный джентльмен?
— Неизвестный! Нет. Но кто? Я никого не ожидал. Он уже уехал?
— Нет. Он сказал, что знает вас давно и может позволить себе вольность подождать вашего возвращения здесь.
— О черт! Он назвал свое имя?
— Его фамилия Мейсон, сэр, и он приехал из Вест-Индии. Из Спаниш-Тауна на Ямайке, если не ошибаюсь.
Мистер Рочестер стоял рядом со мной, держа меня за руку, словно собирался подвести меня к креслу. При этих моих словах его пальцы конвульсивно стиснули мое запястье, улыбка застыла на его губах, горло как будто сжала судорога.
— Мейсон!.. Вест-Индия! — повторил он тоном, каким, наверное, говорящий автомат произносит свою единственную фразу. — Мейсон!.. Вест-Индия! — повторил он. А потом еще трижды, все больше и больше бледнея. Казалось, он не понимает, где он и что с ним.
— Вам дурно, сэр? — спросила я.
— Джейн, я получил страшный удар… Страшный удар, Джейн! — Он пошатнулся.
— О! Обопритесь на меня, сэр.
— Джейн, однажды вы уже предложили мне свое плечо. Подставьте мне его еще раз.
— Да, сэр, вот! И руку тоже.
Он сел и заставил меня сесть рядом. Сжимая мою руку в обеих своих, он растирал ее, глядя на меня очень расстроенным мрачным взглядом.
— Мой дружок, — сказал он, — чего бы я ни дал, чтобы оказаться на уединенном острове только с вами, свободным от тревог, опасностей и страшных воспоминаний.
— Не могу ли я помочь вам, сэр? Ради вас я готова отдать жизнь.
— Джейн, если мне понадобится помощь, я буду искать ее у вас. Обещаю!
— Благодарю вас, сэр. Только скажите мне, что надо сделать, и я хотя бы попытаюсь.
— А пока, Джейн, принесите мне из столовой бокал вина, они сейчас там ужинают. И скажите мне, с ними ли Мейсон и что он делает.
Я пошла в столовую. Общество ужинало там, как и сказал мистер Рочестер, но они не сидели за столом, так как блюда стояли на буфете и каждый накладывал себе на тарелку что хотел. Они собрались группами, с тарелками и рюмками в руках, и, казалось, были очень веселы. Смех мешался с оживленными голосами. Мистер Мейсон стоял у камина, беседуя с полковником и миссис Дент. Он был словно бы в таком же прекрасном расположении духа, как и они все. Я налила вина в бокал (миссис Ингрэм наблюдала за мной, хмуря брови, — вероятно, она считала, что я посмела забыть о своем положении) и вернулась в библиотеку.
Мертвенная бледность мистера Рочестера исчезла, он вновь выглядел решительным и суровым.
— Твое здоровье, милосердный дух! — сказал он, беря у меня бокал, осушил его и вернул мне. — Так что же они делают, Джейн?
— Смеются и разговаривают, сэр.
— А они не выглядят серьезными и озадаченными, будто услышали что-то неожиданное?
— Ничуть. Шумят и веселятся.
— А Мейсон?
— Он тоже смеялся.
— Если бы они все вошли сюда и плюнули мне в лицо, что бы вы сделали, Джейн?
— Выгнала бы их вон, сэр, если бы могла.
Он чуть-чуть улыбнулся.
— А если я пойду к ним, а они только холодно переглянутся и начнут переговариваться вполголоса, а потом повернутся ко мне спиной и выйдут один за другим? Вы пойдете с ними?
— Не думаю, сэр. Я предпочла бы остаться с вами.
— Чтобы утешить меня?
— Да, сэр, чтобы утешить, насколько это было бы в моих силах.
— А если они подвергнут вас остракизму за то, что вы останетесь со мной?
— Я, вероятно, просто об этом не узнаю, а если бы узнала, то меня бы это ничуть не тронуло.
— Значит, ради меня вы посмели бы подвергнуться общему осуждению?
— Посмела бы, как и ради любого другого друга, заслужившего мою верность, как, полагаю, ее заслуживаете вы.
— Вернитесь в столовую, осторожно подойдите к мистеру Мейсону и шепните ему, что мистер Рочестер вернулся и хочет его видеть. Проводите его сюда, а потом оставьте нас.
— Хорошо, сэр.
Я выполнила его просьбу. Все гости уставились на меня, когда я спокойно прошла между ними и, сообщив мистеру Мейсону, что его ждут, вышла из столовой впереди него. Проводив его в библиотеку, я поднялась к себе.
Поздно ночью, когда я уже легла, я услышала, как гости расходились по спальням, и различила голос мистера Рочестера — он говорил:
— Сюда, Мейсон, вот твоя комната.
Голос был веселый, у меня полегчало на сердце, и я скоро уснула.
Глава 20
Против обыкновения я забыла задернуть полог и опустить штору. Когда же полная луна, светившая очень ярко (ее не затемняло ни единое облачко), на своем пути по небосводу оказалась напротив моего окна и посмотрела в мою комнату сквозь ничем не завешенные стекла, ее блистающий взор разбудил меня. Проснувшись в глухой предрассветный час, я открыла глаза и узрела ее
