Занятый своими ощущениями, Элерик не заметил, как опустошил целую миску наваристого бульона, которую Кили не спеша отняла от его губ, а вместе с ней и свою ладонь.
Он хотел было возразить, но вместо этого из груди вырвалось какое-то нечленораздельное бульканье.
— Хочешь еще? — спросила Кили срывающимся голосом.
— Да, — прошептал он.
— Я попрошу, чтобы принесли.
— Нет.
— Нет?
— Не этого я хочу.
В ее глазах появился странный блеск, когда она посмотрела на него, лаская взглядом его прекрасное лицо.
— Чего же ты хочешь, воин?
Он протянул руку, и их пальцы переплелись. Притянув девушку к себе, он потерся щекой о ее ладонь и долго не отпускал, пока удовольствие стало почти невыносимым.
— Я хочу, чтобы ты была рядом со мной.
— Я уже говорила, что не оставлю тебя, — с нежным упреком сказала Кили.
Дверь снова распахнулась, и Кили едва успела отскочить от Элерика, который даже выругался с досады. Она одернула юбку и принялась убирать миску и кубок, в то время, как Ганнон передал Элерику кружку с водой.
Он жадно выпил ее содержимое, затем, чтобы, как можно быстрее избавиться от Ганнона, резким движением вложил пустую посудину ему в руку.
— Проследи, чтобы нас не беспокоили. Кили нужно отдохнуть.
— Мне?
Кили открыла рот от удивления, а затем хитро прищурилась.
— Если мне не изменяет память, это ты серьезно пострадал в бою.
— Да, но из-за моего ранения у тебя не было ни минуты покоя, — ответил Элерик.
Кили промолчала, а он улыбнулся, заметив усталость в ее глазах. Она с таким рвением выполняла свои обязанности, что теперь совершенно выбилась из сил, и только хороший отдых мог вернуть ей бодрость.
Она устало поникла, а Элерик жестом подозвал Ганнона.
— Скажи, чтобы для Кили приготовили горячую ванну, — тихо сказал он. — Пусть все принесут сюда и поставят в углу, чтобы не смущать ее.
Ганнон удивленно приподнял брови, но не стал возражать, а развернулся и вышел в коридор; Элерик откинулся на подушки, с довольным видом наблюдая за Кили, которая слонялась по комнате, поправляя что-нибудь без необходимости, изо всех сил стараясь держаться, как можно дальше от него.
В дверь постучали. Кили нахмурилась, но пошла открывать. Элерик усмехнулся, поскольку девушка в изумлении попятилась при виде дюжих молодцов, которые втащили в комнату большую деревянную бадью. За ними вереницей следовали женщины с полными ведрами горячей воды, над которыми пышно клубился белый пар.
Нахмурившись, Кили посмотрела на Элерика.
— Тебе нельзя мочить рану.
— Это не для меня.
Брови Кили сошлись у переносицы.
— Для кого тогда?
— Для тебя.
Ее глаза округлились от удивления, она в недоумении переводила взгляд с бадьи, в которую женщины наливали горячую воду, на Элерика, не зная, что сказать. Когда она открыла рот, он приложил палец к губам, призывая к молчанию.
Девушка пересекла комнату и присела на край кровати.
— Элерик, я не могу принимать ванну здесь.
— Я не буду смотреть, — с невинным видом сказал он.
Кили с вожделением взглянула на бадью. Последнее ведро воды было опустошено, и теперь пар клубился над ней.
— Вода остынет, если ты не поторопишься, — сказал он.
Вошел Ганнон, держа в руках высокую деревянную ширму, которая складывалась посередине.
— Это личная ширма Мейрин, я одолжил ее, чтобы оградить вас от любопытных глаз, — пояснил он Кили.
Элерик выразительно посмотрел на него, но Ганнон намеренно избегал его взгляда.
— Личная ширма? — Кили недоуменно разглядывала конструкцию.
— Да, ее специально сделали для Мейрин, чтобы создать ей все условия, когда она принимает ванну, — объяснил Ганнон.
Убедившись, что ширма достаточно большая и надежно закрывает весь угол, Кили радостно улыбнулась.
— Это превосходно!
Ганнон улыбнулся в ответ и протянул ей целый ворох чистой одежды.
— Мейрин прислала вам новое платье, чтобы переодеться после купания, и просила передать, что завтра утром женщины подберут для вас еще что-нибудь.
Чувство благодарности переполняло Кили, отчего щеки ее заалели, а глаза подозрительно увлажнились.
— Пожалуйста, поблагодарите Мейрин и всех женщин от моего имени, — сказала она тихо.
Ганнон кивнул и вышел из комнаты вслед за женщинами, плотно прикрыв за собой дверь.
Кили провела рукой по ткани платья с выражением странной печали на лице, затем взглянула на Элерика.
— Я быстро.
Элерик отрицательно покачал головой.
— В этом нет необходимости. Не торопись. После еды мне стало гораздо лучше. Я просто спокойно полежу.
Его бросило в холодный пот, когда Кили зашла за ширму, а через мгновение сняла порванное платье и перекинула его через ширму, где оно и повисло, зацепившись за край.
Этот кусок дерева скрывал нагую девушку от посторонних глаз. Элерик мысленно ругал Ганнона последними словами за ненужную инициативу, потому что теперь ему оставалось только лежать в постели и рисовать в своем воображении длинные стройные ноги, великолепную грудь, крутые бедра, скрывающие завитки волос, которые, вероятно, были тоже темными.
Прикрыв глаза, Элерик прислушивался к плеску воды. Кили напевала от удовольствия, пробуждая желание, отчего мужское достоинство Элерика неумолимо и безжалостно напряглось и восстало. Казалось, кожа вот-вот лопнет.
Его левая рука нетерпеливо потянулась к чреслам. Ткнувшись пальцами в твердую плоть, он крепко сжал ее у основания. Вверх и вниз неутомимо скользила рука, и стон готов был вырваться из груди от невыносимого внутреннего напряжения.
Кили что-то мурлыкала себе под нос, а Элерик, прикрыв глаза, представлял, как она поднимает ногу и
