Я отказалась от предложения сняться в нашем первом сериале «Клубничка». Ну, никак не загорелась идеей! Хотя снимал эту историю хороший режиссёр, а Маша Аронова, которая в результате сыграла, и очень ярко, то, что мне предлагали, стала, благодаря этой роли, сразу и известной, и любимой актрисой.
Саша Демьяненко отказаться от предложения сняться в этом сериале не смог – ему нужны были деньги, в чём он мне признался, ужасно этого стесняясь, когда мы оказались с ним в одном сборном концерте. Но при этом он рассказывал, что они снимают чуть ли не по пять серий (а может, и больше!) в день, а ему дают в конце смены только что, наскоро написанные следующие серии. И он приходит в гостиницу ночью, страшно уставший, но вынужден править и учить текст и разбирать роль САМ, потому что на съёмочной площадке уже не до этого. Сразу в кадр – и понеслось…
Вот насколько он был профессионален. И – я не спрашивала, но уверена, что получал он наверняка значительно меньше новоиспечённых «звёзд». И наверняка очень страдал от принятого в те хамские времена отношения к себе, как к «сбитому лётчику»…
Это поганое выражение вошло в ту пору в моду. И применяли его по отношению к пожилым, замечательным и много сделавшим для кино артистам. Оно означало: «сделал своё дело – не мешайся под ногами, уступи дорогу сегодняшним модным или, как их ещё называли, „медийным“ артистам». («Медийный» – от «масс-медиа», то есть вечно крутящееся «в телевизоре» лицо!)
Время расставляет всё по своим местам. И становится понятно, кто чего стоит. Но тогда…
Представляю, как Саше было больно и обидно. Ведь он воспринимался как «постаревший Шурик»…
Только когда Саша ушёл из жизни, стало известно, что у него было больное сердце. И не нашлось денег на операцию. А обратиться за помощью ему было стыдно. И я понимаю, что диктующие тогда свой вкус «братки» действительно могли не обратить внимания на его проблемы и не помочь ему. Но любящих Сашу людей, которые, конечно, не оставили бы его без помощи, было на самом деле много. Но Сашина деликатность и интеллигентность не позволили ему заявить о своей болезни на весь мир. И все только горько ахнули, узнав, что «Шурика» больше нет…
А о том, что ушёл из жизни Фрунзик Мкртчян, стало вообще известно намного позже. Советский Союз распался. И стало как-то не до того, что там, «за границей», происходит. И сообщения оттуда приходили с большим опозданием…
О Фрунзике я тоже могу рассказывать «с оговоркой», потому что только лет через двадцать после выхода «Пленницы» я стала общаться со своими «взрослыми, даже старыми» партнёрами на равных. А до этого смотрела на них «снизу вверх»…
Фрунзика после фильмов Гайдая и Данелии воспринимали только как комедийного артиста. Его реплики из фильмов «Не горюй!»: «Конфетку хочешь? НЭту…», «Мимино»: «Я так ХОХОТАЛЬСЯ…», или из «Пленницы»: «А ты не путай свою личную шерсть с государственной!» – стали крылатыми. Я процитировала только три, но, по сути, каждую фразу, произнесённую Фрунзиком в разных картинах, можно считать шедевром, настолько это ярко и талантливо. Во Фрунзике всё и смешно, и парадоксально: и его огромный нос в сочетании с невероятно грустными глазами; и его пластика, необыкновенно гармоничная – в своей, казалось бы, полной некоординированности; и «неправильные», исковерканные обаятельным акцентом слова. А всё вместе – гениально. Потому что за всем этим, неправильным и нескладным, прячется нежная, добрая и ранимая душа…
Фрунзика, как и Сашу Демьяненко, не устраивало то, что в нём видят только «комика». Он играл в ереванском театре не только драматические, но и трагические роли. Он любил их и играл очень успешно.
Да и сама жизнь Фрунзика была драматичной…
Вот здесь я остановлюсь, потому что Фрунзик никогда не рассказывал мне о своей истории – в силу ли возрастной разницы, или потому что считал лишним посвящать людей, которые не были близкими, в перипетии собственной жизни…
Во всяком случае, с его милой женой, Донарой, сыгравшей в «Кавказской пленнице» тоже его жену, я виделась только в процессе съёмок и в те короткие часы, когда мы собирались всей группой. Она казалась мне славной и спокойной, поэтому известие о том, что и она, и сын Фрунзика оказались психически нездоровыми, стало для меня разорвавшейся бомбой.
Когда я была с творческой встречей в Ереване, Фрунзик пришёл на неё со своим братом Альбертом, а потом они пригласили меня поужинать. На другой день Фрунзик пригласил меня на свой спектакль в театр им. Сундукяна, а после спектакля мы опять пошли поужинать. Мы много разговаривали, но это были разговоры, касающиеся творчества. Фрунзик рассказывал о своём режиссёрском дебюте в кино – фильме «На дне» (единственном своём опыте в качестве кинорежиссёра). Но ничего не говорил о проблемах в семье. А я не спрашивала, считая вопросы бестактными. Как-то не принято было залезать в душу, если человек не собирается её раскрывать…
Так что для меня Фрунзик Мкртчян – только гениальный комедийный и драматический артист с большим режиссёрским потенциалом. И очень закрытый человек.
У армян есть прекрасная фраза-тост, которая дословно переводится «Беру твою боль на себя!». А Фрунзик носил СВОЮ боль в себе…
Папин уход из жизни
Я знаю, что история жизни моего отца заслуживает отдельной книги, и я надеюсь, что успею написать её. Собираю материалы давно. Но и в этой книге я не могу не рассказать ещё немного о папе.
В моей квартире в Москве на стене висит увеличенная фотография в рамке. На фотографии, датированной 38-м годом, курсанты-второкурсники Севастопольского военно-морского училища им. Нахимова. Первый набор. Во втором ряду, второй справа, – мой молоденький отец, Володька Варлей (так его звали друзья-«однокашники» до самой смерти, да и после неё!), курсант номер два первого набора, то есть набора 1937 года. Курсантом номер один был его друг-одноклассник Костя Сотников, а курсантом номер три – Лаврентий Кузнецов, будущий адмирал флота (отец встречался с ним и дружил до последних своих дней, а я была на похоронах Лаврентия Михайловича Кузнецова, а теперь иногда созваниваюсь с его дочерью Ларисой).
Совсем ещё мальчишки, только недавние московские школьники, прочитав объявление
