Севастопольцы считают меня своей. А мои близкие друзья, Танечка Гагина (Таня Клюева в девичестве, сыгравшая Варвару в фильме Роу «Варвара-краса, длинная коса») и её муж, героический моряк-севастополец Дима, 9 мая несут портрет моего отца в шествии Бессмертного полка в Севастополе…
Многое об отце я узнала от Лаврентия Михайловича Кузнецова – уже после папиной смерти.
Сам отец очень мало мне рассказывал о себе – наверное, считал, раз я девочка, то мне и неинтересно – про нахимовское училище, про войну. Да и виделись с отцом мы нечасто и коротко: то он ходил в море, то работал на руководящих должностях, которые требовали сил и отдачи, но, главное, времени. Много лет он посвятил освоению Севера – и работая в «Севморпути», и в Министерстве морского флота, и будучи капитаном-наставником ледокола «Ленин». На несколько лет он уезжал в бухту Провидения на Чукотку, куда его направили начальником порта. А после этого он опять ушёл в море – был капитаном и на ледоколах, и на транспортных рефрижераторах, и на рыболовецких судах – от Мурманского пароходства. В шестидесятые несколько раз ходил на Кубу (только сейчас начинаю понимать, что это было связано с «Карибским кризисом»). В доме было огромное количество редких раковин и кораллов, которые я с радостью раздаривала…
А «оседлую жизнь» папа начал вести тогда, только когда серьёзно заболел. Приехал в отпуск, пошёл на даче за грибами, и у него случился первый и очень тяжёлый инсульт. Он, вопреки прогнозам врачей, оправился. Вернулись и речь, и движение. Но, к сожалению, многое он уже не мог вспомнить.
Отец успел понянчить моих сыновей, которых очень любил. Васю он пытался заразить любовью к футболу (отец в юности играл в профессиональном клубе «Динамо»), даже водил его на стадион. Но Василий остался холоден к этому виду спорта. А когда появился на свет Саша, отец был уже стареньким и футбол смотрел только по телевизору, при этом так громогласно крича «Гоооол!», что мама пряталась в другой комнате. Саню тоже не заинтересовал футбол. Но зато Александр, который с младенческого возраста тяготел к режиссуре, репетировал и снимал с дедом клипы, сам гримировал и одевал его, преображая то в индейца, то в пирата, то в героя вестерна. А отец, от природы артистичный, с удовольствием внуку подчинялся. И барабанил на игрушечных барабанах, загримированный под негритянского музыканта…
А когда отца не стало, Саня неожиданно унаследовал дедову страсть к футболу. А потом передал её и племяннику, моему внуку Жене. Так что на даче у нас не сад, а футбольное поле и ворота. А вся комната Саши увешана шарфиками и флагами разных команд – я привожу их со всех концов света. Правда, все мы болельщики ЦСКА. Раньше мы с Саней ходили на матчи вместе. Но Саня старался садиться от меня подальше – он стеснялся того, что я так громко ору «Гоооооол!». А сейчас Саня ездит на футбол без меня…
Отец тяжело заболел – сказались его ранения и контузия во время войны. Образовалась киста мозга. И началось то, что медики называют «мерцающим сознанием»: вот он совсем ясно мыслит, а потом – приступ отбрасывает его в неведомые дали. Он вскакивает и говорит мне: «Костька! Прыгаем! Давай ты – из этого окна, а я из того…» И он взлетает на окно, с которого я едва успеваю его стащить. В своём сознании он видит меня одноклассником Костей Сотниковым, тем самым, который «курсант номер один»…
Врачи говорили, что нужно отца положить уже до конца дней в неврологию или в психиатрическую больницу, потому что болезнь может развиваться долго и однажды мы попросту можем не справиться, и он выскочит в окно или – мало ли что ещё…
Но я на эту тему даже говорить отказалась. Как это?! В моменты просветления он что же, будет страдать от того, что родственники сдали его в ЭТУ больницу?! Категорически – НЕТ!..
Отцу становилось все хуже. Он слабел. И тогда я осторожно спросила его, как он относится к тому, чтобы я попросила отца Сергия, чтобы он приехал его исповедовать и соборовать. Папа неожиданно обрадовался…
Батюшка вышел из комнаты отца изумлённым: весь обряд папа не только простоял (хотя он был уже лежачим), но и подпевал псалмы и молитвы. И когда отец Сергий спросил: «Владимир Викторович! А откуда вы знаете слова?», папа ответил, что «в детстве бегал в церковь рядом с их домом и пел на клиросе»… Да, неисповедимы пути Господни!..
Мои кошки на протяжении всего времени, пока отец болел, находились в комнате, где он лежал – под его кроватью, в ногах. Поддерживали. Помогали. Но когда они все из комнаты ушли, я поняла, что это конец…
Я сидела рядом с отцом до его последнего вздоха…
Мамина комната
Годовщина маминого ухода. Семь лет. Я поехала на кладбище, хотя начиналась настоящая буря. Чёрное небо, ливень стеной, гром, молнии – ничто меня не остановило. У меня была абсолютная уверенность, что мама меня ждёт, и, если я не приеду, она очень расстроится…
Я знаю, как она ждала всегда, если ей обещали, что к ней приедут, и как огорчалась, если не дожидалась обещанного…
Я купила букет, составленный из любимых маминых цветов. Они были лиловые и жёлтые – мамины любимые цвета. Для папы – букет из красных гвоздик. Для тёти Шуры – меленькие розовые розы. И красные – для отца Алексея.
Не знаю, может быть, это неправильно, но я боюсь их всех огорчить. Как, например, я могу проехать мимо храма, рядом с которым похоронен отец Алексей?! Не поделиться с ним, не помолиться у его могилы?..
Или – принести цветы маме, а отцу и тёте Шуре – нет. Я их чувствую, как живых. Может, это моя защитная реакция от боли утрат?..
На даче я пишу и печатаю – в маминой комнате. Она мамина до сих пор. Никто
