– Скажи, чтобы готовились и поскорее, – усмехнулся великан.
Сам же зашел переговорить обо всем к архиерею. С благословения владыки к местечку Пюхча собрали крестьян из вотчин Соловецкого монастыря, вооруженных топорами. Впереди встал сам царь, тоже с топором, да с таким, что, пожалуй, только вдвоем впору его поднять.
Повалились вековые сосны под мощной рукой царя. Народ только диву давался.
– Вот так царь! Какие сосны валит – страсть! – говорили мужики промеж себя. – По себе, вишь, и дерева-то рубит!.. Смотри, брат, паренек-то тоже поспевает. Ишь, как старается!..
Это говорили про Павлушу Ягужинского. Он, Меншиков, Орлов, да и все те, кто были с государем в Архангельске, шли за ним с топорами, впереди солдат и собранных крестьян. Началась работа титанов. Рубили просеку шириною в три сажени; через болота и топи настилали гати. Шли всё прямо, от деревни Пюхча до Пулозера, где устроили остановку. Потом пошли дальше до Повенца. Через реку Выгу устроили плавучий мост, а на Онежском озере их уже ждала флотилия карбасов (парусных судов), чтобы по реке Свирь переправить войско царя Петра в Ладожское озеро, к шведской крепости Нотебург.
Граф Борис Петрович Шереметев (1652-1719)
Точно стая бакланов, плыла царская флотилия по широкой бурной Ладоге. Там, где в древние дни отважно хозяйничала удалая новгородская вольница, теперь ее правнуки, не менее лихие, продвигались под стягом самодержца отвоевывать свои старые насиженные гнезда. Преображенские и семеновские мундиры заменили блестящие латы предков. Царь стоял в передовом, самом вместительном карбасе. Зрительная трубка, кажется, замерла в его руке. Вдруг она дрогнула.
– Вижу, вижу, – прошептал Петр восторженно.
– Что видишь-то, государь? – спросил, щурясь вдаль, Меншиков.
– Орешек, наш старый Орешек. Ишь, какой жесткой скорлупой они его облепили. Стены-то соединены с семью башнями для фланговой обороны. Придется, Данилыч, сильно поднатужиться, чтобы разгрызть эту скорлупу!
– Разгрызем, государь, не поморщимся!
Шведская крепость уже ясно виднелась с озера. На ее стенах зашевелились, видимо, заметив русских. Вот взвился белый дымок. Раздался грохот, и ядро с брызгами погрузилось в воду.
– Салютуют, – пошутил государь и, взмахнув шляпой, прибавил: – Ждите меня!
Опять дымок с крепости, и второе ядро упало вслед за первым в воду. Третье чуть не задело царя, обдав всех брызгами.
– Руль налево, – скомандовал Меншиков, и флотилия взяла слегка в сторону, чтобы уберечься от напрасных потерь.
– Чуют ли вражьи дети, что я сам здесь? – задумчиво сказал государь, вынул карту и, развернув ее на коленях, указал Меншикову на известное место. – Вот тут, пониже Нотебурга, укрепилась армия Шереметева. Туда нам надо волоком перетащить наши карбасы. Возьми с собой людей, да посмышленее, и разыщи удобный волок. Я же здесь посторожу, а потом и сам явлюсь с задними.
На другой день чуть свет потянулись люди в обход по точно намеченному пути. Они тащили по топкому болоту и карбасы, и артиллерию, изо всех сил помогая маленьким выносливым лошадкам, добытым в Повенце. Тишина была мертвая. Исчезли с горизонта, точно в воду канули, напугавшие шведов белые паруса. Они никак не могли понять: кто и зачем приходил их осматривать?
А тем временем, крадучись, обходили крепость молодцы Меншикова. Когда по расчету они должны были оказаться у шереметевской стоянки, царь поспешил вперед. Солдаты Шереметева стояли в прекрасно устроенном лагере, они установили просторную царскую палатку, над которой развивался флаг с государственным гербом. Борис Петрович Шереметев приветствовал царя во главе полков.
– Здорово, ребята! – повторял государь, зорко озирая ряды.
– Будь здоров, царь батюшка! – отвечали войска.
К 1 октября крепость уже обложили с четырех сторон, были готовы к бою две мортирные и две пушечные батареи. Первой мортирной батареей командовал сам государь в чине капитана. Шереметев послал спросить у шведского коменданта, на каких условиях он сдаст крепость. Но комендант Шлиппенбах ответил заносчивым отказом. Шереметев вспылил и приказал открыть огонь из всех орудий. Несколько дней продолжалась убийственная канонада. То тут, то там загоралась шведская твердыня от русских бомб. Наконец, взвился давно желанный белый флаг, и от крепостных ворот отчалила ладья с барабанщиком-парламентером.
– Пардону запросили, – благодушно заметил фельдмаршал.
– Ну, теперь он, пожалуй, вздорожает, – сказал государь, принимая письмо от парламентера.
Он судорожно сорвал печать и вскрикнул от удивления. Подскочил Ягужинский, вопросительно глядя на Петра.
– Письмо-то женское! – пояснил удивленный Петр.
Все окружающие переглянулись, им очень хотелось рассмеяться. Но удержались – придется ли их смех государю по нраву?..
– По всему видно, что комендантша и шведские офицерши куда какие ловкие персоны! – благодушно заговорил Петр. – Думают, что мы, русские варвары, истории не нюхали. Ну, пусть убедятся, что ошиблись! Пиши, Павлуша, что позволяю им оставить крепость и вынести на своих спинах, подобно добрым женам вельфов, своих мужей, отцов и сыновей. Не отставать же мне в великодушии от императора Конрада, первого из Гогенштауфенов!
Получив насмешливый ответ, шведы пришли в отчаянную ярость и в продолжение нескольких дней вели пальбу пуще прежнего. Русские отвечали тем же. Наконец, 7 октября собрали охотников для приступа, раздали им лестницы. Ночью в крепости вспыхнул пожар. Пока гарнизон старался его потушить, дали сигнал к приступу. Солдаты на лодках в три часа утра устремились к крепости. Шведы отбили первый натиск. Тогда князь Голицын повел семеновцев, а Карпов – преображенцев. Ожесточенный бой длился больше 12 часов. Князь Голицын приказал убрать лодки, чтобы отрезать отступление своим солдатам. Меншиков, поняв, что, несмотря на геройство, русским не совладать со шведами, бросился с охотниками-бомбардирами на помощь. Участь шведов была решена. Комендант запросил пощады. Бесстрашный и упорный в бою, Петр был великодушен ко всем падшим и бессильным.
Шведская твердыня взята! Теперь Нева опять течет по русскому руслу! Царь выполнил свой долг перед родиной. Побежденному врагу было позволено покинуть крепость с почестями: взять с собой четыре пушки и выйти с распущенными знаменами и барабанным боем.
Шведы навсегда потеряли когда-то дорого доставшуюся им русскую землю. Царь горячо благодарил своих славных сподвижников, награждая всех, от полководцев до рядовых солдат. В память этого славного дня были выбита медаль. На одной ее стороне был помещен портрет государя, на другой – бомбардировка города-крепости и надпись: «Был у неприятеля 90 лет».
К Виниусу в Сибирь Петр писал: «Правда, что зело жесток орех сей был, однако ж, слава Богу, счастливо разгрызен. Артиллерия наша зело чудесно дело свое исправила». Апраксину же отписывал подробнее: «Объявляю вашей милости, что с помощью победодавца Бога крепость сия, по жестоком и чрезвычайно трудном и кровавом приступе, сдалась на аккорд[36]… Истинно вашей милости объявляю, что чрез всякое мнение человеческое сие учинено и только одному Богу в честь и чуду приписать должно».
Осматривая крепость со своим штабом, государь, обернувшись к Меншикову, сказал:
– Ну, Данилыч, вот тебе дело: губернаторствуй здесь, преврати развалины в
