– Где же у них народ? – спросил князь.
Ефрем Петров, глядя по сторонам и, по обыкновению, насвистывая что-то, подъехал к плетню того двора, из которого выглядывала старуха.
– Бабушка! А, бабушка! Глянь-ка сюды! – приподнявшись на стременах и опираясь с лошади руками на плетень, крикнул он.
Со двора никто не откликнулся.
– Да ты не бойся, родимушка! Поди-ка ко мне! Где у вас атаман тут живет?
Старуха долго еще не показывалась, но, наконец, решилась подойти к воротам и недоверчиво посмотрела на незнакомых всадников. Долгорукий в своей шляпе с плюмажем и большой пуговицей, его бритое лицо и длинные прямые волосы внушили старухе, по-видимому, большое сомнение относительно благонадежности обоих приезжих. Ефрем повторил свой вопрос.
– А вон!.. – сказала басом старуха, указывая на белый курень, стоявший на другой стороне майдана. – Вон парнишка-то его бегает… Минка! – крикнула она своим могучим голосом. – Поди-ка отца позови!
Старуха ушла. Князь слез с лошади и сел на рундук у станичной избы. Минка скоро вернулся назад, атамана не оказалось – ушел за рыбой.
– Сгинул народ! – с досадой сказал Ефрем Петров и послал Минку за есаулом.
Через полчаса к станичной избе пришел высокий, с узкой рыжей бородой казак в черной старой черкеске и в чириках. Он снял папаху и, поклонившись коротким поклоном, сказал:
– Доброго здравия, атаманы-молодцы!
– Здорово, – мельком взглянув на него, сказал небрежно князь. – Ты есаул?
– Он самый.
– А атаман где?
– На рыбальстве.
– Ловится рыбка-то? – спросил Ефрем.
– Да разно… Глядя по погоде, – отвечал есаул. – Под ущерб месяца так вовсе плохо идет.
– Ну, ты, есаул, отыщи князю вот фатеру получше. По царскому указу послан…
– А что, много у вас беглых тут? – спросил князь, глядя искоса испытующим оком на есаула.
Есаул внимательно посмотрел для чего-то вверх и после значительной паузы сказал:
– А кто их считал? Народ у нас вольный, не записной. Кто ни пришел – живи! Земля, вода – достояние Божие, у нас запрета на это никому нет.
– Ворам потакаете, – сердито и враждебно сказал князь, поворачиваясь спиной к есаулу.
– Все люди, – отвечал есаул. И вдруг заботливо воскликнул: – Да что же ты, ваша милость, так-то сидишь?! Пожалуйте вот в станичную избу, отдохните. Вот вам и фатерка будет. На первый случай лучше требовать некуда: просторно и свободно.
3За станицей, где полк раскинул свои палатки, было большое оживление. На яру, над речкой краснели в нескольких местах огоньки. Кашевары и добровольцы из солдат суетились около них с котелками и сухими дровами. Почти половина полка купалась в реке, барахтаясь, брызгая и гогоча. Веселый крик далеко кругом оглашал окрестность. Два солдата достали где-то бредень и ловили паков, плеща около камыша, в надежде выгнать щуку.
– Мушкет пр-ред се-бя! – выкрикивал заливистым басом солдат Скоробогатов, в одной рубахе, с мокрыми волосами, держа в руках хворостину и выкидывая ею артикулы перед собравшимися из станицы ребятишками.
– А ну-ка стрельни! – говорил толстый, с лупленым носом мальчуган в синей рубахе.
– Мушкет на пле-е-чо!.. Это вот как, – продолжал Скоробогатов, не удовлетворив просьбы своего зрителя. – Так, Фокин?
– Так-то, – равнодушно отвечал Фокин, сидевший на корточках у ближайшей телеги полкового обоза.
Фокин был тот самый солдат с мягким тенором, который спрашивал хохла про речку.
– Ряды-ы сдвой! Это вот как… Видал?
Толстый козаченок внимательно смотрел на Скоробогатова, заложив руки за спину, и конфузливо улыбался, когда тот обратился к нему с вопросом, но был очень доволен и счастлив этим вниманием.
– Эй, крупа, крупа! Откель вас нелегкая нанесла? – весело и беззаботно сказал проходивший мимо старый казак с сетями за плечами.
– Ишь ведь, сила какая! – прибавил он, останавливаясь против Фокина и оглядывая лагерь. – Расейские люди, да, небось, за расейскими и пришли?.. Эх вы, овца глупая!.. Ты откель? – обратился он к Фокину.
– Пензенский.
– Ишь, губы-то как оскоблил.
– Ничего не поделаешь – приказ такой.
Старик одним движением плеча ловко сбросил сети на землю и сел на них с очевидным намерением поболтать с солдатами.
– А чижелая, говорят, ваша служба? – спросил он, обращаясь к Фокину.
– Да, нелегкая, – отвечал Фокин. – Зато доходная – шишки не заживают.
– Знаю, дружок! Бывал и я с вашими в походах в недавнее время – под Азовом.
– Ваша служба – совсем особая, – сказал басом Скоробогатов, доставший уже где-то ломоть арбуза. – А мы вот суток по трое хлеба не видим, воду ржавую пьем… А иногда не чаешь, что и в живности остаешься… Вот!
И он кивнул головой, выразительно приподняв свои вылинявшие желтые брови.
– А то, коли заместо пропащей собаки примутся бить до умертвия, – прибавил стоявший возле солдат с подбитым глазом и тоже с ломтем арбуза в руках.
– Велят командеры, – продолжал Скоробогатов, утершись рукавом рубахи и с завистью посмотрев на остаток арбуза в руках солдата с подбитым глазом, – велят, чтобы у всех головы были прямо, плечо с плечом ровно, ноги чтобы в единую струну… Отойдут отдаля, по плечам поглядят, ровно ли стоят солдаты, не шатаются ли у них фузеи в руках. Коли чуть чего не так, зараз затрещину в морду, аль в гру́ди саданет так, что лишь охнешь. Покель обучишься всему – повороты чтобы делать скоро, в ширинках ходить ровно, фузею вскидывать легко – так от подтычен-то и свету белого не будешь видеть.
– Ишь ты! – задумчиво проговорил задумчивый старик. – Гляди, все немцы эти проклятые?
– Всякие… Есть и из наших не лучше.
– Крест, стало быть, утеряли.
– Минка! Ми-и-нка! – послышался звонкий молодой женский голос в воротах станицы.
– Чаво?! – пронзительно закричал в ответ толстый мальчуган с облупленным носом.
В смутное время
Запорожский казак
Из всех зрителей приемов Скоробогатова он один лишь теперь оставался в лагере и слушал с живейшим любопытством разговор солдат со стариком.
– Иди домой, дьяволина! Вечерять давно собрали, а ты вешаешься.
Минка с видимым сожалением оставил лагерь и побежал в станицу. Синяя рубаха его вскоре исчезла в воротах станицы. Старик продолжал сидеть на своих сетях и задумчиво и рассеянно смотрел на светлую гладь речки.
– А что, дедушка, – заговорил Фокин, – не слыхал, нету в ваших местах мужика Фокина, Якима Титова?
– А? – подняв голову, переспросил старик. – Фокина, говоришь? А каков он из себя?
– Так, мелкого роста, сутулый. На лицо со мной схож, борода рыжая.
– Да кто же их тут всех упомнит? – ответил старик после довольно долгой паузы. – Умножилось дюже вашего расейского народа у нас… Ты откель, говоришь, родом-то?
– Да мы пензенские.
– Не в примету, брат, не видел. Да и навряд он тут. Ваши все по Медведице, по Хопру останавливаются, а тут, какие поблизости, все воронежские.
– То-то я прослыхал в Троицком, мы в гарнизоне там служили, как раз
