— Все целы? — нервно спросил Невельской. — Сколько человек там?
Дозорный с минуту бесшумно шевелил губами, пересчитывая людей в море, сбивался и начинал заново.
— Ну что там?!
На сердце у командира заклубились нехорошие предчувствия.
— Не пойму, ваше высокоблагородие…
— Да что ты не поймешь?! Дай сюда! — Невельской вырвал бинокль из рук впередсмотрящего и сам впился взглядом в наступающую с берега темноту.
— Один, два, три, четыре…
Спустя несколько секунд он в удивлении опустил бинокль.
— Их больше…
— Вот и я о чем, — заторопился дозорный. — Уж и так вроде считал, и этак.
— Отставить счет! — Невельской сунул бинокль матросу в руки и повернулся к стоявшему у него за спиной вахтенному офицеру. — Готовиться к приему. Горячую пищу для всех. Одеяла. Врача — на палубу.
Спустя четверть часа вернувшаяся с берега команда без сил сидела у бортика. Стояли только лейтенант Гревенс и подпоручик Попов. Вид у прибывших был самый жалкий. Гражданское платье на всех обратилось в грязное тряпье. Лица осунулись и почернели.
Невельской, как и все остальные на палубе, смотрел на прижавшуюся к мачте полуголую гиляцкую девушку. Каким-то непонятным усилием она свернулась в такой небольшой комок, что места занимала даже меньше, чем занимал бы ребенок. В темноте могло показаться, что на палубе лежит некрупная, сильно потрепанная собака. Голова девушки и плечи были залиты кровью.
— Она ранена? — спросил Невельской.
— Нет, это не ее кровь, — ответил Гревенс.
— Хорошо. Позже об этом. Теперь — оба ко мне.
Подойдя к люку, ведущему вниз, он жестом подозвал боцмана.
— Платье дай какое-нибудь. Из тех, петропавловских. Нехорошо так.
— Слушаюсь!
Все, кто находился на палубе, за исключением измотанных в последней степени прибывших с берега, испытывали неловкое чувство из-за того, что у мачты лежала почти обнаженная хрупкая девушка. На военных кораблях такое приключалось нечасто, если не сказать — никогда. Однако полное равнодушие береговой команды, ожидавшей лишь возможности поесть и добраться до койки, странным образом успокаивало это волнение, примиряя моряков с тем, что и такое бывает в жизни.
— Это не лиман, Геннадий Иванович, — без обиняков сказал Гревенс в ответ на требовательный взгляд командира, как только они вошли в каюту.
Невельской не удержался и что было сил стукнул кулаком по столу. Пронзившая руку боль несколько отвлекла его от нежелательного известия, однако оно еще пульсировало в нем, требуя работы души.
После третьего удара командир принял реальность. Рука болела, офицеры перед ним едва держались на ногах от усталости, лиман лежал где-то в другом месте.
— Садитесь, — кивнул Невельской офицерам на стулья, прижимая ушибленную руку к груди. — Лейтенант Гревенс, я слушаю вас.
— Это мелководный залив, наполненный банками. С моря к нему ведет узкий канал глубиной до десяти футов.
— То есть «Байкал» не войдет.
— Невозможно, Геннадий Иванович.
— Хорошо, — кивнул Невельской. — Значит, и англичанам туда не пройти.
— А им там нечего делать. В качестве корабельной стоянки залив не подходит. Бухта хоть и закрыта со всех сторон, однако же средняя глубина как в луже. Берега песчаные, почти безлесные. Так что и для ремонтных работ материала поблизости нет никакого. Про капитальную тимберовку[105] даже речь не идет…
Командир «Байкала» еще продолжал слушать своего лейтенанта, но половина его улетела в Петербург, в кабинет барона Врангеля, где почти два года назад он рассматривал карту этих мест, составленную по описи поручика Гаврилова. Невельского тогда подивило название «Залив Обмана». Теперь же он понял его. Гаврилов, как и он, принял эту сахалинскую бухту за Амурский лиман.
— Залив Байкал, — твердо сказал он, прервав лейтенанта на полуслове.
— Что, Геннадий Иванович? — удивился тот.
— Назовем эту бухту «Залив Байкал».
— Хорошо… Но, вы знаете, мне кажется, из него все-таки можно пройти в лиман. Судя по разлогам холмов на западе…
— Это уже неважно. Корабль туда не войдет. — Невельской посмотрел на подпоручика Попова, который почти засыпал, сидя перед ним на стуле. — Передайте Александру Антоновичу мою просьбу нанести на карту новое название залива.
— Так точно! — вздрогнул помощник штурмана, просыпаясь, и, чтобы показать свое рвение, стал рыться в карманах. — Я запишу, Геннадий Иванович… Прямо сейчас… Карандаш где-то был…
В полусонной неловкой своей суматохе он выудил на свет не карандаш, а мятый платок, за ним курительную трубку, обрывки бумаги, какие-то ракушки и в конце концов неожиданно — яркие бусы. Невельской тотчас узнал в них украшения, купленные Поповым на Сандвичевых островах. Целый месяц в пути от Гонолулу до Петропавловска помощник штурмана похвалялся в кают-компании, что в Петербурге ни одна красавица не устоит против такого экзотического подарка. Опомнившись теперь, он постарался убрать бусы обратно в карман, но было поздно.
— Позвольте, господин подпоручик! — Голос командира налился мгновенно созревшей угрозой. — Вы что же, нарочно эти дикарские побрякушки с собой на промеры брали? С какой целью?! Чтобы эту несчастную в шлюпку заманить?! Вы в своем уме?!!
— Я… Это совсем не то, — бормотал Попов. — Это другое, Геннадий Иванович…
— Отставить! Обращаться по званию!
— Господин капитан-лейтенант… — лепетал совершенно уничтоженный подпоручик.
— Бусы здесь ни при чем, — вмешался лейтенант Гревенс, возглавлявший береговую команду и, стало быть, ответственный за все, что произошло. — Девушку мы спасли от беглых. Если б не мы, она бы погибла. У нас просто выбора не осталось. Одного из них пришлось застрелить. Он уж ее почти совсем задушил.
Невельской нервно потер лоб рукою и ненадолго закашлялся.
— А оставить ее там после всего этого было нельзя? — спросил он, подавив приступ.
— Никак нет. Каторжники от нашего огня отступили к холмам, но совсем не ушли. Ждали, когда мы отплывем… Они бы разорвали ее на части, Геннадий Иванович. Ведь живая душа… Жалко.
Отправив офицеров отдыхать, Невельской вызвал боцмана и приказал выставить охрану рядом с девушкой на всю ночь.
— Смотри, чтобы никто ничего ей не сделал. Команда наверняка волнуется.
— Не то слово, ваше высокоблагородие.
— Чтобы пальцем не тронули.
— Слушаюсь!
— Где ты ее разместил?
— В трюме. Подальше от кубрика.
— Правильно. Ну, иди, братец. Что-то я тоже совсем устал.
Засыпая, Невельской еще успел подумать о том, как вернуть девушку ее людям, где их найти и насколько важно на самом деле заслужить их доверие, но мыслей его хватило не более чем на полминуты. Двое суток без сна сделали свое дело. Не успев даже толком раздеться, командир «Байкала» отправился в плавание по другому морю — темному, тревожному, без парусов.
Весь последующий за этими событиями день транспорт простоял на якоре. Ни одна шлюпка на промеры не выходила. Туман, полный штиль и необходимость отдыха сковали команду и корабль. Неудача, помноженная на горечь от обманутых ожиданий, отняли у командира больше жизненных сил, чем изнурительная борьба с мелью. Невельской не выходил из каюты целый день.
Рано утром 23 июня обозначилось некоторое движение воздуха, но уже к девяти часам поднятые было паруса безнадежно обвисли. Стояла тяжелая
