— Теперь уйдут? — с надеждой прошептал Халезов.
— Будем надеяться, — так же негромко, словно боясь, что его услышат на лодках, ответил Невельской.
В следующую секунду над лиманом пролетел гортанный торжествующий клич нескольких сотен голосов, слитых воедино. Затем лодки обступили вельбот, совершенно поглотив его, подобно тому, как мириады муравьев поглощают жука, когда облепляют его толстым слоем. Потом клич повторился, потом еще раз, после чего стал ритмически нарастать, поддерживаемый ударами множества бубнов, и флотилия лодок устремилась к «Байкалу» со всех сторон.
— Огонь! — закричал юнкер Ухтомский. — Велите открыть огонь!
— Отставить пушки! — Невельской выхватил кортик. — Занять позицию в центре палубы! Без команды не стрелять!
Две тягостные минуты горстка моряков стояла вокруг мачты, прижимаясь друг к другу, стискивая холодное оружие. Гортанный клич и согласный бой бубнов гремели все громче. Наконец на палубу посыпались копья, а через оба борта полетели веревки с крючьями.
— Держись, братцы! — крикнул командир, поднимая кортик над головой.
8 глава
— Как погибли? — генерал Муравьев ошарашенно смотрел на капитана 1 ранга Завойко. — Все?
— Думаю, все до единого, — скорбно потупился начальник Аянского порта.
— Да вы в своем уме?!
— Все на то указывает, ваше превосходительство. Сентябрь уже, а от них ни слуху ни духу.
Офицеры стояли на пороге небольшого домика, в котором проживала семья Завойко и куда Муравьев не успел даже войти, прибыв из Петропавловска. По дороге оттуда он велел изменить курс «Иртыша» в надежде найти Невельского у северной оконечности Сахалина, но никого там не обнаружил. И вот теперь, едва завидев начальника порта, встречающего генерал-губернатора Восточной Сибири в своем дворике, он незамедлительно задал самый волнующий его вопрос.
Ответ оказался ошеломительным.
— Этого не может быть… Так невозможно…
Завойко, чуть оглянувшись, заметил в окне сгоравших от любопытства домочадцев и тайком махнул им, чтобы исчезли.
— Весь Аян об том говорит, ваше превосходительство. Гиляки не так давно приходили с Амура для торговли. Говорили, что какие-то дикие их сородичи напали на большой русский корабль. Команду, мол, перебили, а транспорт сожгли… Вы бы вошли в дом, Николай Николаевич. Хозяйка там заждалась. Давно уж и стол накрыт. Проголодались, наверно, с дороги…
— Что? — Муравьев поднял непонимающий взгляд на хозяина дома, а затем повернулся к штабс-капитану, стоявшему позади него. — Миша… Ты вот что… Распорядись насчет…
Не договорив, он снова опустил голову, помотал ею, как будто у него болели зубы, после чего развернулся и безо всяких объяснений пошел прочь. Завойко по инерции шагнул следом за ним, но штабс-капитан вежливо и вместе с тем довольно решительно придержал его за руку.
— Господин генерал-губернатор желает прогуляться.
— Да? А как же…
— Я могу с вами отобедать. Уверен, что его превосходительство скоро к нам присоединится.
Завойко в недоумении покосился на офицера, и тот широко и приветливо ему улыбнулся.
— Барон Врангель просил передать поклоны вам и вашей очаровательной супруге. — Штабс-капитан любезно склонил голову в сторону окна, откуда, несмотря на запрет мужа, выглядывала с легкой опаской племянница недавнего директора Российско-Американской компании.
— Ну что же… — Начальник порта нерешительно кивнул. — Тогда пройдемте. Не знаю вашего имени, извините.
— Михаил Семенович Корсаков. — Штабс-капитан элегантно и ровно настолько, чтобы не уронить своего петербургского превосходства, поклонился капитану 1 ранга. — Простите великодушно, что до сих пор не представился. Офицер по особым поручениям при его превосходительстве.
Собирая экспедицию на отдаленный Восток, Николай Николаевич Муравьев сам ехать туда не собирал-с я. Ему не хотелось оставлять свою прелестную молодую жену, для которой после милой Франции даже Иркутск был вполне достаточным обременением к их браку Тем более что ни один предыдущий руководитель Восточной Сибири ни Охотск, ни Петропавловск до сей поры не посещал.
Чем и воспользовался Государь Император, отправляя туда Муравьева в своей излюбленной манере.
— А вы, вероятно, не будете в Камчатке? — с легкой улыбкой сказал он, закончив обсуждать поход Невельского. — Потому что туда весьма затруднительно ехать.
На что новоиспеченному генерал-губернатору ничего не осталось, как ответить о своей готовности к путешествию. Муравьев был уже достаточно искушенный политик, чтобы отличить праздный вопрос от пожелания. Причем такого, от которого отказаться нельзя.
В дороге он провел не один месяц, добравшись по реке Лене до Якутска, откуда верхом по едва заметному в тайге тракту переехал со своей француженкой в Охотск. Путь этот, обыкновенно совершаемый одними отчаянными путешественниками, многое раскрыл ему в нем самом, в его жене и, вообще, в жизни. Изящная парижанка о сибирской тайге отзывалась кратко и совершенно исчерпывающе:
— Ад.
Добавляя:
— Лучше бы я умерла в младенчестве.
Но выбора ни у нее, ни у ее мужа, разумеется, не было.
Теперь же Николай Николаевич вдруг узнал, что все эти невероятные лишения и труды оказались напрасны. Невельской погиб, транспорт сожжен, предприятие, сулившее пожизненный почет, награды и выгоды на самом высоком государственном уровне, бесславно окончено.
Это было невыносимо.
В ближайшие три дня очаровательная Катрин многое узнала о русской тоске. Уже на следующий день после прибытия в Аян она поняла, как жестоко ошиблась, полагая сибирский лес адом. На деле таковым оказался обыкновенный русский мужчина, не получивший того, на что он рассчитывал. Николай Николаевич отказывался есть, спать, менять одежду и вообще — делать все, приличествующее человеку его пола, возраста и положения. Он не принимал местных чиновников, не ходил к ним сам и не говорил ни о чем, кроме «Байкала» и его судьбы. Об этом он рассуждал жарко и практически не останавливаясь. Те неисчерпаемые запасы темной силы, гнева и горечи, каковые обнаружились в нем после известий, полученных от Завойко, показали удивленной Катрин, как мало и как нешироко она еще судит о жизни. Ее поразило прежде всего то, что, оказывается, можно не в шутку и не в безумии, а будучи в совершенно здравом уме, не принять неизбежное. Можно негодовать на него, отрицать, сопротивляться и даже искать возможности переменить его.
На все уверения в гибели транспорта муж ее только отмахивался, как если бы ему сообщали о чем-то несущественном, и со всей страстью, на какую он был способен, искал виноватых, а также способы вернуть пропавший корабль. «Иртыш» едва сам не отправился на поиски к устью Амура, и лишь вовремя приведенный Корсаковым довод о плоском днище «Байкала», специально построенного для похода в те места, удержал Муравьева от возможной потери второго транспорта на амурских мелях. Удовольствовавшись посылкой к Сахалину бывшего прапорщика Орлова на двух байдарках, генерал-губернатор со всем жаром перешел к вопросу о виновных.
В его глазах ими были все. Партия Нессельроде, англичане, китайцы, гиляки, сотрудники Российско-Американской компании и даже чуть ли не киты в море — все они как-то договорились и вступили в заговор с одной-единственной целью: насолить лично ему, генералу Муравьеву, уничтожив средства к продолжению главного предприятия его
