Великий хан и его семья посещали религиозные церемонии и службы в мусульманских, буддийских и христианских храмах; а однажды, когда Мункэ сидел с императрицей на позолоченном ложе против алтаря в несторианской церкви, он послал за Рубруком и его спутниками и пожелал, чтобы они спели ему латинский псалом, а сам тем временем с видимым интересом рассматривал их Библии и молитвенники. Но все же он не выказывал решительного предпочтения никакой отдельной вере, относясь одинаково к приверженцам каждой. «Хан не верит никому, – говорит Рубрук, – хотя все следуют за его двором, как мухи за медом, и он всем дарит, все считают себя его любимцами, и все предвещают ему благополучие». В то же время он был крайне суеверен, советовался с магами и предсказателями; любопытно, что одним из их способов вызывания духов было постукивание по столу, когда они делали вид, что получают ответы на вопросы, и объявляли их пророчествами и истиной. На Пасху он повелел, чтобы священники всех сект и конфессий его столицы собрались в назначенное время во дворце и каждый по очереди изложил свои доводы в пользу своей веры; а перед этим они должны были письменно изложить свое учение, и три его секретаря – мусульманин, буддист и христианин – выполняли роль третейских судей в этом богословском состязании. Перед началом дискуссии министр хана зачитал приказ своего господина, который под страхом смерти запрещал говорить едкие или оскорбительные для оппонентов слова. Собрание открыл китайский бонза, который бросил вызов францисканцам, потребовав доказать существование только одного верховного существа. Затем последовал горячий спор, в котором судьи высказались в пользу Рубрука, а мусульмане отказались вступать в диспут, сказав: «Мы признаем, что ваш закон истинен и что все, находящееся в Евангелии, – правда, поэтому мы не желаем иметь с вами о чем-нибудь прение», и после этого ораторы разошлись; а на следующий день император пожелал поговорить с Рубруком. «Мы, Моалы, – сказал он миссионеру, – верим, что существует только единый Бог, Которым мы живем и Которым умрем, и мы имеем к Нему открытое прямое сердце. Но как Бог дал руке различные пальцы, так Он дал людям различные пути. Вам Бог дал Писание, и вы, христиане, не храните его. Нам же Он дал гадателей, и мы исполняем то, что они говорят нам, и живем в мире». Затем он объявил, что миссионеры достаточно долго оставались в его империи и им пора подумать о возвращении домой. «Затем я вышел от лица его и после того не возвращался, – говорит Рубрук. – Если бы я, подобно Моисею, имел возможность делать знамения, может быть, он преклонился бы».
Некоторые авторы сообщали, что Мункэ впоследствии крестился, убежденный царем Армении Хетумом I, который в 1256 году приехал с мирным визитом к монгольскому двору; но точно неизвестно, исповедовал ли Мункэ христианскую веру, и через три года после этого события в сопровождении сыновей Батыя он присоединился к его армии в Китае, где его брат Хубилай уже вступил на свое поприще завоевателя. Через несколько месяцев император был смертельно ранен в Хэчжоу, и Хулагу, как старший из братьев, был избран ханом подавляющим большинством знати. Однако из-за огромного расстояния, на котором он находился от монгольской столицы, и насущной потребности в вожде для продолжения китайской войны военачальники и ханы через несколько месяцев единодушно высказались в пользу Хубилая, и посему, после обычных церемоний, он сел на императорский трон.
Оставив армию, чтобы отправиться в Монголию, Хулагу назначил главнокомандующим одного из своих генералов Китбуку и поручил ему завершить завоевание Палестины; но султан Египта, объединившись с силами Алеппо и христианами Акры, выступил на татарский лагерь на равнинах Тивериады[181] и, застав их врасплох, разгромил их армию в нескольких боях, в ходе которых сам Китбука и многие тысячи его воинов погибли, а его дети попали в плен. Эта победа произвела величайшую сенсацию по всему Востоку, где монголы считались непобедимыми, и, как только о ней объявили в Дамаске, мусульмане снова подняли голову и совершили самые чудовищные зверства над беззащитными христианами своего города, сожгли их церкви и жилища и перебили всех, кто не смог убежать; и этот переворот стал предвестником упадка Монгольской державы в Западной Азии, которая вскоре разделилась на отдельные государства – большие и грозные, но не столь великие, чтобы заставить трепетать всю Европу и Азию, как в те дни, когда они были нерушимо объединены под властью единого хана. Этот конфликт с сирийскими мусульманами заставил христиан искать союза с монголами для защиты от сарацин и турок; и по требованию Хулагу, который якобы обдумывал возможность крещения, император Михаил Палеолог отдал ему в жены дочь Марию и заключил с ним вечный мир. Но, прибыв в Кесарию в сопровождении антиохийского патриарха Евфимия, которому было поручено заботиться о ней, пока она не доедет до будущего супруга в Персии, она узнала о смерти Хулагу, но тем не менее продолжила путь; прибыв ко двору его сына и преемника Абаги, она вышла за этого молодого татарского хана вместо его отца, и таким образом впервые европейская принцесса стала хатун, то есть царицей монголов.
В 1265 году Хулагу умер в своем лагере в возрасте сорока восьми лет и был похоронен на острове посреди озера, а его главная жена Докуз-хатун, кереитская принцесса, сошла в могилу через несколько месяцев. Его правление отмечено покровительством, которое он оказывал литературе, механике и науке; он построил обсерваторию и гимназию в Тебризе на манер древнего Александрийского мусейона. Тем временем армии Хубилая расширили монгольские завоевания на самые дальние области
