— Как никогда.
Лераиш сам не понимает, почему так отвечает. Он проверяет надежно ли пристегнута сестра Баббара к нему, затем шумно вздыхает и раскрывает крылья во всю длину. Остальные отходят на некоторое расстояние.
Теперь держись, думает Лераиш, направляя мысль и себе самому, и Сэйми. Его руки крепче сжимают тело шейды, а крылья начинают совершать сначала короткие взмахи, но с каждым разом, движения становятся все более уверенными, более агрессивными. Пока круговерть из пыли и земли не заставляет остальных прикрыть лица. После чего следует толчок ногами, взмах, и мощный шум. Кажется, что Лераиш не отталкивается от воздуха, а стегает его крыльями, как кнутом.
* * *В неглубокой пещере, которую удалось отыскать; в молчании, ведь ни у кого не находится слов. И в мыслях каждого происходит рекурсия того, как их товарищ погиб. Захлебывающийся крик; летящая голова, путающаяся во всплесках черной крови; конвульсивные движения рук и ног.
Все воспоминания сгорают в разведенном костре, но затем возрождаются вновь. На поверхности памяти. Раз за разом, пока мыслей не остается вовсе. И каждый ощущает пустоту.
Баббар не отходит от сестры, даже не отводит взгляда от ее бледного лица. Подстелив под нее ее плащ, и укрыв сверху собственным, он почти не двигается. Как та энгонада в лесу. Разница лишь в том, что та сделана из камня.
Лераиш подсаживается ближе к ним.
— Дыхание стало ровнее, — тяжело говорит Баббар, не отрывая взгляда от младшей сестры.
— Она поправится, — подает голос Лифантия. — Сэйя — сильная девочка. Она не раз доказывала это.
— Под луной, она восстановится быстрее, — начинает Баббар, но голос отца прерывает его:
— Снаружи слишком холодно. Тем более ночью.
— Мы можем развести огонь…
— Огонь может привлечь лишнее внимание! — жестко произносит Лифантия. — Сейчас мы слишком уязвимы, Баббар!
В этот раз Баббар решает ничего не говорить.
Взгляд Лераиша снова касается Сэйми, кожа которой охвачена дымкой. Кажется, что она покрыта темным пламенем. Он не впервые замечает, что Лифантия называет дочь: Сэйя, а не Сэйми. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения.
— Нам нужно дождаться пока она не придет в себя, — тихо произносит Лераиш.
— Мы не можем надолго останавливаться в одном месте, принц. Ведь ваши крылья способны нести по воздуху двоих.
— Но так мы станем еще более уязвимы. Мы не знаем этой местности, не знаем, какие еще твари здесь обитают. Заккан погиб именно по этой причине. Это чужой для нас мир. Чужой и враждебный. И пока я буду нести Сэйми, мы оба будем лишь обузой, мишенью для хищников.
Ни одна из эмоции не касается лица Лифантии, лишь брови едва вздрагивают. Отчетливо чувствуется напряжение, исходящее от старого шейдима, чувствуется его внутренний протест против задержки даже несмотря на то, что его родная дочь едва не погибла в прошедшей схватке, а продолжение пути будет являться огромным риском для нее.
— Две ночи, — коротко говорит он. — Две ночи, и мы двинемся в путь. Пока мы потеряли одного — в стенах Эрриал-Тея могли погибнуть десятки. Мы уже перешли к действиям, мы все знали, что будет нелегко. Настало время принимать последствия нашего выбора.
Голос Лифантии звучит отстраненно и самозабвенно. И неясно, произносит ли он эти слова для себя или же повторяет для всех.
Спустя какое-то время, Лераиш выходит из грота, за ним ступает Лигант.
— Его слова безумны! — шепчет последний. — Мы не можем идти дальше сейчас, когда Сэйми без сознания. Да и даже, если она очнется… едва ли она сможет встать на ноги, что можно говорить о перелетах?
— Задержка в одном месте для нас также небезопасна, — отвечает Лераиш. — Быть может, опаснее самой дороги. А Сэйми… в моих силах лететь вместе с ней.
— Но он сказал… он сказал это так, будто не замечает того, что произошло, Лер! Ради своей цели, он готов пожертвовать даже своей дочерью!
— Она знала на что шла! И ты должен был знать, раз вызвался лететь. Также, как и я, как все остальные. Это не развлекательная прогулка, Лигант! Это начало войны. И не ты ли говорил о жертвах? Или уже изменил свое мнение? Мы лишили жизни одного хегальдина; мы собираемся лишить жизни целого народа! Неужели ты все еще считаешь, что все плохое обойдет тебя стороной? Или все хегальдины склонятся также, как тот бедняга? Я могу тебя разочаровать. За стенами Эрриал-Тея тысячи воинов, прекрасно обученных с раннего детства. И они не позволят убить себя легко. Не будет шанса просто улететь, вернуться в недра нашей горы.
— Ты говоришь так, будто знаешь о войне совершенно все.
— Я лишь знаю, что надо быть готовым ко всему.
Взгляд Лераиша скользит вдоль линии горизонта, за которую еще совсем недавно опустилось солнце. Лигант не произносит больше ни слова, кажется, он размышляет над своими словами и словами услышанными. Лишь через какое-то время он говорит:
— У нас кончаются припасы. Пока у нас есть остановка нужно завялить мяса. Неизвестно сколько еще нам лететь.
— Об этом подумаем завтра, а сейчас нам надо отдохнуть.
— Я подежурю первым.
В ответ Лераиш касается плеча друга и удаляется в грот, вход в который они закрыли плащами, чтобы спрятать свет от костра.
Внутри все сидят в кромешном молчании. Запястье каждого венчает стальной наруч, который соединен с копьем цепью — никто не желает расставаться с оружием. Баббар, кажется, даже не пошевелился с момента, когда Лераиш покидал грот.
— Лигант вызвался подежурить первым.
— Я сменю его позже, — отвечает Лифантия, не отрывая взгляда от костра. — Вряд ли ко мне сегодня придет сон.
— Вряд ли сегодня вообще кто-либо уснет, — подает голос Риллах из темного угла. Он допивает остатки воды из фляги, стряхивает последние капли себе на язык. — Сейчас бы не помешало вино. Или пиво. — Он вытягивает ноги и вжимается спиной в каменную стену. — Алкоголь помог бы нам уснуть.
— Алкоголь лишь исказит то, что нам надо сознать, — отстраненно произносит Лифантия.
— То, что мы все можем умереть? — Риллах поворачивает голову в сторону старого шейдима.
