– Чуть левее! Бросай немного левее. Стой там же! Чуть ниже!
Смех прекратился с третьим броском. Прекратился для христианина, упавшего замертво с топором, торчащим в груди. Для Свенельда и его дружины хохот продолжился. Берсеркам сняли повязки и поздравили с попаданием. С тем, что в доблести они превзошли самого одноглазого Одина, во имя которого пошли бы на смерть!
Все радовались, как дети. Все, кроме воеводы Свенельда. Он вдруг понял, что на одном страхе славян не удержать в подчинении. Олег оказался хитрее и прозорливее. Но его беда в том, что, приблизив славян, он отдалился от своих истоков, пренебрег своими богами и уравнял с рабами своих сородичей, с которыми обязан был разделить власть и славу. Привилегии варягов должны оставаться незыблемыми и несокрушимыми. Все остальное сгорит, как этот храм и его бесполезные защитники. Кто этого не понял, того ожидает смерть!
Глава 23. Змея
Ромеи выполнили все условия, и согласно договору-хартии нужно было возвращаться. Войско и флот русов, из врагов превратившихся в союзников Византии, беспрепятственно и даже торжественно, как провожают героев, пропустили через ворота гавани Золотой Рог в Босфор.
Семьсот воинов-варягов, нанявшихся на службу к императору ромеев, посадили на собственные ладьи и греческие триеры и с честью, под звуки горнов и барабанов, отправили на подмогу императору, который успешно отражал нашествие халифата на Крите.
Олег шел на флагманском драккаре, он сидел на корме, закрыв голову шкурой, не собираясь ни с кем общаться. Весь путь он был в плохом настроении, причину которого не мог объяснить сам себе.
Все видели в богатой добыче, в новых парусах, в минимальных потерях и заключенной хартии с империей безоговорочную капитуляцию византийцев, но почему же регент считал себя оплеванным? Олег не мог ответить на этот вопрос сам и тем более не хотел обсуждать ни с кем итоги организованного и выстраданного им похода. Поэтому он и не показывал своего лица до самого устья Днепра, не взяв в рот ни крошки хлеба и не пригубив ни воды, ни меда, ни вина из подаренной Зоей Углеокой расписной амфоры с изображением античного Геракла.
Плохие предчувствия на пару с морской болезнью терзали и Деницу-ведуна. Он немного освоился и привык к суровости морского перехода на ладье, да и погода стояла безоблачная. Тошнило его теперь намного реже, но сознание будоражило что-то неведомое, и это что-то должно было произойти в Киеве, после возвращения. Ему не хотелось домой, и это казалось странным самому волхву, он ерзал, словно уж и пребывал в постоянной панике. Все его движения стали неестественными, а взгляд пустым и абсолютно рассеянным.
Игорь не хотел мешать дяде в его размышлениях, он был уверен, что войско заслуживает триумфальной встречи в родных землях. И он не сомневался, что в Киеве войску устроят прием, подобающий римским церемониям времен легендарного Цезаря! А как же еще? Ведь всесильные ромеи являлись проигравшей стороной, иначе они никогда не подписали бы хартию и не заплатили бы такую дань!
Игорь даже не хотел думать, что в политике не бывает договоров, которые нельзя нарушить, а дань могла быть всего лишь отсрочкой для подготовки сокрушительного удара…
Прибыв в столицу, на берег под ликование толпы сошел только княжич. Он оказался в объятиях жены, вышедшей на пристань с ребенком, и даже не заметил, что регент остался на палубе, приказав покинуть драккар всем, кроме волхва.
Спустя ночь после пиршества и долгих разговоров с княжной, которые, в частности, касались сожжения христианского храма и предполагаемых поджигателей, Игорь опомнился и стал искать дядю.
Поиски регента сперва не увенчались успехом, что привело дружину в замешательство. Но потом все разом вспомнили о ладье. Не могло же случиться так, что все это время, когда войско отмечало триумфальное возвращение из похода, предаваясь разврату и пьянству, регент провел на драккаре в обнимку с черепом вороного Локи на форштевне? Все вспомнили странность в поведении князя и его гадателя, зажгли факелы и пошли к пристани у главных ворот.
Оказавшись на палубе, княжич и приближенные увидели исхудавшего и посиневшего Деницу, который вырывал клоки из своей рыжей бороды, оплакивая Вещего Олега. Игорь склонился над трупом дяди, не веря своим глазам. Но как это могло произойти? На нем не было даже ссадин. Никаких следов насильственной смерти.
– Как это случилось? – спросил он Деницу. Тот лишь выл и рыдал. Бесполезно было даже трясти его за грудки. Волхв издавал звук, напоминающий шипение, и показывал руками извивающуюся змею.
Откуда гадюка на драккаре? Волхв и раньше был горазд сочинять несусветные нелепицы. Так что сразу никто не придал значения его знакам и намекам, посчитав их за бред полоумного. Разум ведуна наверняка помутился вследствие шока.
Дружина по научению Асмуда, в обход возможному сопротивлению и упреждая любые действия ненадежного Свенельда, немедленно провозгласила новым и единоличным правителем Киева и Руси Игоря Рюриковича, единственного претендента на княжеский скипетр, наследного князя по праву рождения, и передала ему печать и символы власти.
Игорь принял в бражном зале не только атрибуты княжения в виде указа и короны, но и провозгласил величайшую тризну по почившему регенту, приказав достойно похоронить князя по варяжскому обряду, невзирая на сопротивление славянских жрецов, проводив его в Вальгаллу в дорогих одеждах вместе с ладьей, оружием, любимыми наложницами и близким его сердцу ведуном-Деницей, без которого Олег не мог обходиться ни в одном начинании, которому безоговорочно доверял и чей совет признавал за дельный и чуть ли не пророческий.
– Змея! – кричал волхв, озвучивая редкими репликами свои беспорядочные мысли. Возбужденный предстоящей гибелью на горящей ладье, он потерял мистические способности и даже дар речи. Он то рыдал, то стонал… Страх смерти обуял его сознанием и мешал сосредоточиться, истребив все его красноречие.
Для окружающих в Денице не было никакого проку, весь его авторитет растаял со смертью покровителя. Он был лишь придатком всемогущего князя, его продолжением и правой рукой, но при жизни. Смерть регента сделала из ведуна сакральную жертву, вся суть которой сводилась не к ублажению и умасливанию богов, чьим именем прикрывался волхв, а к выражению признательности нового князя своему воспитателю.
И не важно,
