– Сердце гулко стучало, а прямой угрозы, кроме темноты и подземелья не наблюдалось. Ты в прошлый раз люд курский выводил. Чего ж сегодня в своих силах сомнение возникло?
Промолчал. Как женщине объяснить? Что два года тому, он не сам вел по подземному ходу кучу народа, а проводник его, бестелесный дух, выступал в этом деле в роли навигатора на дорожном покрытии, который ошибиться не мог. Только хотел открыть рот, как тут же сцепил зубы. Со стороны, в которую предстояло идти, послышался звук далеких шагов, почти неявное подсвистывание и после всего, голос.
– Боярин Веденя-я-а! Отзови-ись!
Кого там нелегкая несет? Да еще и обзывает именем, под которым его мало кто знает. Шаги примолкли.
– Кудея-а-ру-ушка-а!
Вот тебе и раз-так и раз-этак! Непонятка. Ну и что делать?
– В боковой проход нужно. Впереди смертью сквозит! – зашептала Любава.
Ага! Потом по коридору и непонятно в какую жопу попадут!
– Быстро! – зашипела змеей.
Тьфу на тебя! В темноте на ощупь нашел пацана, вбросил его в боковой переход. Молодец, даром что из благородных, звука не проронил, следом втянул и его мать.
– Дальше что?
– Нежить чувствую. Обережный круг черти.
– Как?
– Эх! Огонь не зажигай.
Что там делала княгиня в кромешной темноте, толком не понял, но то, что суетилась по кругу в узком переходе, понял.
– Чтоб ни происходило рядом с нами, оба молчите.
Ну, это-то понятно. Скорее почувствовал, чем подметил, что мать обняла сына. Затихли и снова услыхали приближение шагов. Шепот женщины не сразу дошел до ушей, но все же он ухватил смысл.
– …Кругом нашего двора, стоит камена гора, от всхода и до захода Хорсова, Велесом запечатана. Гой!
– Тихо!
Из темноты, из того прохода в котором только что находились, почудилось движение и колыхание воздуха. Лихой обхватил рукой рукоять меча. Уже знакомый голос совсем рядом произнес с хрипотцой:
– Ищите! Здесь он!
Потом более ласково обратился к Лихому:
– Отзовись, боярин. Легче помирать будешь!
Щаз-з! Уже разогнался!
– Духи мертвых все едино найдут! Слышь, Кудеяр! От нежити не уйдешь!
Нежить из Нави это конечно, не домашняя, привыкшая к соседству с человеком! Это козырь! Эта гнусь безоговорочно подчиняется приказам и желаниям своего хозяина, она страшный и могущественный противник. Ее нельзя переубедить, подкупить или принудить. Она не знает ни страха, ни милосердия, не нуждается во сне или тепле, в спиртных напитках или хлебе насущном, и когда чувствуя горячую человеческую кровь в жилах смертного несется вперёд, часто ее ряды пополняются трупами и пойманными душами прежних врагов. Единственная вещь, которую она боится, это лучи солнца, которые являются отравой для нее, иссушая безобразную плоть, и в конечном счёте уничтожая этих существ, по желанию колдуна восставших из мертвых, это вода собранная из семи колодцев в определенный день, в определенное время. Но где то солнце в глубоких подземельях, и где та вода…
– Есть вода! – прямо в ухо зашептала княгиня.
Лиходеев чуть не поперхнулся. Что ж ему так на женщин определенного сорта везет!
– А я-то грешным делом подумал, что рассчитался с тобой за хана, за куманский род волка, а ты вон какой живучий! Выходи-и.
Вспомнил! Это же тот мухомор сморщенный, что у ног Ратши вертелся. А он все думал, где труп ближника? Тоже видать не пальцем деланный. Сидел крайним, грудью прикрыв Любаву и княжича, дышать забывая. Зубы сцепил так, что десна заныли. Чего таить, боялся. Только дурак ничего не боится, от него до коридора, из которого убрались, полшага, не больше. В темноте как у негра в…, ну ясно где. Ничего не видать. Факел не зажечь, даже матом от всей души не излиться. Жуть!
И эта жуть пришла, словно прочитала его мысли и по их отголоскам, как по тропе подсунулась к лицу. Егор уловил колеблющееся дыхание чужого прямо перед своим носом. Почувствовал неприятный запах, скорее всего изо рта. Негромкий голос отчетливо произнес:
– Я все равно разыщу тебя… – и перешел на вопль, – …че-ервь!
Дрогнул. Выдержка исчезла. По дыханию врага, рассчитал точку смерти в основании черепа. Махнул наточенным до состояния бритвы диском, чакрой, словно мясник в разделочной, рубанул, услышав чавканье и хруст ломаемых шейных позвонков, повреждая спинной мозг и артерии.
– Н-на!
Оттолкнул от себя невидимое тело, пачкая руку в липкую, теплую субстанцию. Откуда-то с периферии, из темноты подземелья разнесся дикий, источающий боль рык или вопль. От избытка чувств и пережитого страха Егор не сдержался, высказался с ноткой издевки в голосе:
– Куманский хан сурово крикнул:
«Славяне! Заплатите мзду!»
Eму ответили красиво.
Но… рифма здесь запрещена!
В спину чувствительно ткнули кулаком.
– Чего расселся, увалень? Вставай! Торопись! Колдуна убил, сейчас откат пойдет! Накроет! Сынок! Пошли-пошли!
Бежали в темноту сломя голову, путаясь и натыкаясь на стены. Позади что-то гухнуло и с шумом осыпалось. Потом догоняя, стало сыпаться почти за спиной. Страшно стало, вдруг завалит. Вымотавшись и дыша загнанно, чуть ли не со свистом в горле, повалились на пол. Лежали и дышали пылью, отдыхая после бегов.
– Зачем! – вымучено из темноты произнесла Любава. – Зачем обережный круг нарушил? Он бы нас все равно не нашел!
– Нашел. Он мне в лицо дышал.
– Это иллюзия. Он тебя на хитрость взял!
– Вот теперь и дохитрился. Мухомор. Больше не будет. На тот свет духов развлекать отправился, куман дорезанный. Ф-фух! Факел-то зажечь можно?
– Зажигай. А что ты там ему за вирши баял?
– Ерунда! Самобытная поэзия.
– Что?
– Тьфу! Слушай, коли желание есть. Это из своего раннего… Гм!..
Куманский хан в порыве гнева,
Собрал огромнейшую рать.
Не знал тогда степной бродяга,
Что русским на него… скажем так, чихать.
Он грозно крикнул под стенами,
«Славяне, заплатите мзду!»
Ему ответили красиво.
Но… рифму здесь не приведу! – продекламировал Лиходеев свое детище почти десятилетней давности.
– Да ты никак баян? Вставай
