Хлопнув дверью, Полухаров вышел из кабинета. Присел за стол секретаря, достал из принтера стандартный лист бумаги. Написал рапорт с просьбой об увольнении без объяснения причин. Прошел на стоянку. Сел в свой «Пассат» и выехал за пределы территории штаба антитеррористической службы. За поворотом резко остановил автомобиль. Откинулся на сиденье, закурил. Подумал – вот и все! Нет у него больше ни мамы, ни работы. Служба – черт с ней! Найдет себе применение. Много майору не требуется, лишь бы прожить, а это он обеспечит. А вот маму не вернешь. Но каков Купавин? Знал же, что произошло с матерью, и промолчал. Молчал, пока не закончилась боевая операция. Это по-человечески? Ладно, если бы группа действовала бы где-нибудь в горах, откуда выбраться невозможно, и задача стояла бы ответственная, сложная, при выполнении которой каждый боец на счету, тем более командир отделения. Но в случае со спецвагоном? Ведь группа вполне могла обойтись и без него. Генерал если не мог 26-го числа вытащить его из ангара, то уйти из вагона по ходу следования к Магино не составляло никакого труда. И тогда он успел бы хоть попрощаться с единственным родным человеком. Ан нет, Купавин поступил иначе. Он промолчал. Для него второстепенная операция важнее человеческих отношений. Главное – отработать задачу, остальное – туфта, химера. Ну и пусть теперь ищет себе другого командира отделения. Найдет, конечно, слава богу, в стране еще не перевелись офицеры, готовые не на словах, а на деле защищать интересы Родины, постоянно рискуя своей жизнью. И «Рокот» продолжит боевую работу. Но теперь уже без него, майора Полухарова. Поймут ли его ребята группы? Должны понять. Хотя, наверное, не все. Кто посчитает, что Владимир сломался, а случай со смертью матери стал лишь видимым поводом, чтобы уйти на «гражданку». Ну и пусть считают. Он принял решение, и рапорт на столе в приемной. Сможет ли он жить без службы? Сможет! Как-нибудь притрется. А вот как жить без мамы? Нет, она не опекала его, и Полухаров никогда не являлся маменькиным сынком. Он просто очень любил эту женщину, подарившую ему жизнь, воспитавшую его таким, какой он есть сейчас. Очень любил. И боль от утраты настолько сильна, что рвет сердце на куски. Сейчас он придет домой, а там? Там вместо привычного родного грудного голоса: «Это ты, Володя? Ну слава богу, вернулся». Мама знала, что сын ее офицер, не ведала лишь, что Володя не простой армейский служака Генеральского штаба, часто мотающийся по командировкам, а командир отделения боевой группы специального назначения. Не знала, что в командировках он не инспектирует мирные войсковые части, роясь в бухгалтерии и наблюдая разного рода учения, а выходит на террористов, вместе с друзьями часто вступает в бой с превосходящими силами противника. Рискует жизнью. Возможно, мама и догадывалась о том, что не все так просто в его службе. Но не более. И это в какой-то мере успокаивало ее. Ее больше волновало, что Владимир до сих пор так и не завел семью. А маме так хотелось иметь внуков. А теперь… теперь уже ничего не будет. Ничего и никого. И, зайдя в квартиру, Володя больше не услышит голос мамы. Никогда. Какой страшный смысл содержит в себе это слово – НИКОГДА.
Да, мама болела. Но ведь ее можно было вылечить. Только сынку все оказывалось не до матери. Бросить бы раньше эту службу и заняться здоровьем мамы, глядишь, жила бы. Но нет! Перед Полухаровым стояла куда более важная задача – защищать интересы всего российского народа. Государства. А что такое государство по своей сути? Это и есть люди. Его мать. Выходит, он не смог выполнить главную задачу, защитить от болезни свою маму. А значит, не защитил и государство. Он не справился с возложенными на него обязанностями, а посему должен уйти со службы. Черт! Как же хреново на душе! А каково будет дома, в одинокой трехкомнатной квартире, еще хранящей запах мамы.
Полухаров почувствовал непреодолимое желание выпить. В холодильнике всегда стояла бутылка водки. Он выпивал по сто граммов, возвращаясь из командировок. Но водку наверняка после похорон или во время них выпили. Так что придется покупать. Да. И побольше! Чтобы нажраться до беспамятства, выбить слезу, заставить себя биться в истерике, чтобы выплеснуть хоть часть жгучей боли наружу. Иначе она сведет его с ума. Да и не сможет он трезвым быть в квартире, которая в одночасье стала для него чужой, даже враждебной, куда вынужден был вернуться. Безо всякого желания. И никуда от этого не деться.
Выбросив окурок в окно, Полухаров рванул машину по улице и тут же попал под радар инспектора ДПС, появившегося здесь, как джинн из кувшина, да еще в такое позднее время. Инспектор сделал отмашку жезлом, приказывая остановиться. Полухаров резко затормозил, приняв вправо, заставив милиционера отскочить к патрульной машине, встал. Наверное, ему следовало бы выйти из салона, извиниться, но Полухаров остался на месте, глядя в зеркало, как из салона патрульной машины появились еще два милиционера и с инспектором, заходя с двух сторон и поправив короткоствольные автоматы, направились к «Фольксвагену» майора. Вскоре прозвучал приказ инспектора:
– Выйти из машины!
Полухаров спросил:
– С какой это радости?
Старшина побагровел:
– Ты что, не понял? Вышел из машины, иначе…
Майор прервал инспектора:
– Что иначе?
– Иначе выбросим тебя из салона.
– Неужели? Смелый ты, однако, в словах, старшина. Один совет, не стоит так вести себя с людьми, кем бы они ни были.
– Ты еще поучи меня!
Инспектор взглянул на напарников:
– Тут урод непонятливый попался. Учим!
Два сержанта подошли вплотную к автомобилю, наставив на Полухарова автоматы, повторив приказ старшины:
– А ну живо из машины!
Владимир сжал зубы:
– Ну, чего встали? Стреляйте, умники! Посмотрим, на что вы способны.
Патруль растерялся. Еще никто в их практике не вел себя столь спокойно и вызывающе.
Майор резко распахнул дверь, вышел из салона, достал из накладного кармана не сданное еще удостоверение, развернув, сунул его под нос старшины:
– Ознакомься, инспектор!
Тот понял, кого остановил. Козырнул:
